- Я не занимался разводом с мамой, - наконец сказал Моджеевский, положив ладонь на руки Богдана, сжимавшего смартфон. – Вернее не так... Все получилось ужасно глупо, и однажды ты наверняка столкнешься с похожей ситуацией, и только от тебя будет зависеть, стоит ли гоняться за разбитым.
Ответ он получил вполне предсказуемый, со всем присущим юности максимализмом:
- Я никогда не поступлю так, как ты, - заявил сын, освобождаясь от его руки. – Надо быть честным.
- Развод – это честно, Бодь.
- Между прочим, мне мама все рассказала про твою честность, - съязвил сын.
- Имела право. Мы никогда не обсуждали, что эта тема под запретом, - справедливости ради, они с Ниной вообще ничего не обсуждали с тех пор, лишь орали друг на друга, а потом стали общаться через адвокатов, только говорить об этом Богдану определенно не стоило. – Но о загранице подумай, пожалуйста. У тебя практически неограниченные возможности и полный карт-бланш.
- Подумаю, - с явным видом Кутузова, сдающего Москву, проворчал Богдан и наконец нетерпеливо уткнулся в экран смартфона. Туда же невольно скосил глаза и Роман. Не нарочно, просто так уж получилось. И лишь потому не сразу осознал увиденное.
«Ю» красноречиво сообщал ему единственный кириллический символ, обозначавший контакт.
«Ю» - это вообще что такое?
- Ну у вас и клички уже пошли! Совсем обленились что-то приличное придумать, - хохотнул вдруг Роман Романович и неловко потрепал кудрявую башку любимого, пусть и нахохлившегося от недовольства отпрыска.
- Какие клички? – непонимающе переспросил тот.
- Ну вот же, - отец кивнул на трубку. – Ю! Это как? Юрий? Юстас? Гай Юлий Цезарь? Или басурманское You – в смысле ты?
- Блин, лучше б не приходил, - буркнул Богдан под нос. – Включил свой режим «папаши» в фулл-версии, - и неожиданно снова вскинулся, выставив заранее для защиты все свои колючки: - Ее зовут Юля! Родители так назвали. И батя у нее – мировой!
В этом месте у Роман Романыча сошлись наконец пазлы, именуемые «Бодька вырос». В смысле, что сынишка уже у него давно не подросток, он некоторым образом догадывался, но как-то так неожиданно оказалось, что мальчик – взрослеет. И если до Бодькиных пятнадцати лет он еще так-сяк ввиду занятости, но все же участвовал в его жизни, сейчас вдруг выяснилось, что у мальчика какая-то Юля, а значит, самое интересное он все-таки пропускает. И неважно, сколько потом у него будет этих самых Юль. Может быть, и эта не первая, но зато у нее «мировой батя». И еще он не хочет в Лондон. Вероятно, по той же причине. В смысле – не из-за бати, а из-за Юли.