За философское осмысление смерти отвечает в романе девица Алина, предмет знойного вожделения героя. Покрытая татуировками эротоманка-некромантка, она разговаривает как профессор Сорбонны, цитируя многоразличные оккультные источники. Из чего ясно, что Елизаров пошёл зыбким путём Пелевина, у которого все его резиновые девицы просто маски автора, которому хочется поговорить об умном. Оживить это чучело (Алину) не удалось, да и юноша сомнительно жизнеподобен: для двадцатилетнего парня только что из стройбата подозрительно речист и ловко разбирается и в мистике, и в компьютерах. Но буквального жизнеподобия главных лиц и не нужно: текст держится властью авторского слова. Второстепенные и эпизодические лица романа весьма убедительны, и в целом народ живёт с глубоким спокойствием каторжника, которому терять- то нечего. Как говорится, готовится к земле… Да, описана убогая и отвратительная действительность, но описана могучим и точным пером. Все жалкие реалии забытого Богом Загорска предстают перед глазами с ослепительной силой, однако чем дальше, тем неотвратимее встаёт вопрос: зачем?
Ведь Елизаров работал над своей книгой шесть лет. Это не проходная, не пустая, но явно заветная книга. Между тем, прочтя роман в 800 страниц, посвящённый смерти, мы знаем о ней ровно столько же, сколько знали до этого: смерть непостижима. (О похоронном бизнесе мы узнаём куда больше.) Авторский мир — тяжёлый, душный, удручающий мир. Мир торжествующих бесов, мир умершего Бога, мир, где человеку осталось только тело, и существование души даже уже и не обсуждается, это, знаете, как язвит героиня, «вам на радио “Радонеж”». По самому краешку повествования проходит светлая честная девушка Маша, как залётный ангел, но быстро скрывается.
Несомненный интеллект Елизарова богато инкрустирует страницы «Земли», но и это не разбивает впечатление безотрадности, а скорее усугубляет его. У романа будут поклонники больше из числа читателей, чем читательниц, — женщин обычно отвращает мат и физиология эротических сцен в литературе, однако авторское бесстрашие в этих вопросах коренное, искреннее, это не дешёвый эпатаж. Елизаров одарён — это аксиома, но его мир преисполнен адской жути, в которую он властно затаскивает публику. Именно поэтому это самый сложный случай в моей читательской практике: очевидно талантливую книгу я одолевала с трудом и муками.
Разумеется, автор никакой ответственности за это не несёт. Просто мой мир принципиально иной, что уж тут поделаешь.