– Скажи, Куруто-кун… – решила я обратиться к нему так, как это делал Рюи, но вдруг замялась. – Мне вот стало интересно, а у тебя есть… это…
– Это?! – брови парнишки поползли наверх.
– Ну, уши! Лисьи. Хвосты-то я уже видела…
Мне с одной стороны было самую малость стыдно, но с другой – дико любопытно.
На меня долго смотрели каким-то странным немного напуганным взглядом, но потом Рейнхарт вдруг тихо хохотнул. Я сидела вытянувшись по струнке и продолжала ждать, как тот самый Хатико>[16]. Курт снова посмеялся, захлопнул крышку ноутбука у себя на коленях и медленно стянул с головы капюшон.
>[16] Пес породы акита-ину, являющийся символом верности и преданности в Японии.
Сначала ничего не происходило. Лунный свет лился на его темные волосы. Но когда я уже в нетерпении приоткрыла рот, то увидела, как от самых корней волос расползается белоснежное серебро.
Белесый слепок призрачной ауры вокруг напитывался силой не сразу. Точно впервые по-настоящему искал выход по собственной воле. На макушке лиса появились два полупрозрачных уха, зрачки глаз стали вертикальными и засияли голубым огнем, как мое собственное пламя, а хвосты спокойно опустились на крышу дома.
– Ва-а-ай! – машинально я поднесла руки ко рту, загипнотизированная этой красотой.
Рейнхарт скорчил скорбную гримасу. Возможно, для него это было сложно или болезненно, и вся волшебная картинка растворилась в ночи.
– Не «вай», а kawai>[17]! – деловито, а от того еще более смешно поправил парень.
>[17] «Милый», «милота» (яп.)
Я не смогла сдержать беззвучный хохот и обхватила себя руками за живот. Слишком странно и так глупо, но отчего-то мне было весело. И тепло.
– Лет-то тебе сколько, кавай? – смахнула с глаз набежавшие слезы.
– Сем… Семнадцать… – засмущался лис и отвел взгляд.
– А давно вы с сестрой живете в этом доме?
– Около двенадцати лет…
Почему-то от того, как он это произнес, улыбка сползла с моего лица.
– Но вы не оборотни и не кицунэ? Во всяком случае, не в широком смысле…
Прежде всего, я так подумала, потому что они не японцы. И витало вокруг них что-то такое. Разлитый в воздухе тонкий отголосок безысходности. Как будто они не на своем месте.
Без тени прежнего смущения Курт грустно улыбнулся. Даже его взгляд стал более взрослым и пустым.
– Нет… – почти прошептал Рейнхарт. – Мы – проклятые.
– Проклятые? – эхом отозвалась я.
– Да, мы ведь даже не маги, – вдруг совершенно ровным голосом произнес Курт. – Всего лишь «первичники»…
– Кто?.. – я нахмурилась, потому что парень стал сосредоточенным и бледным от этих слов.
– Людей из Первичного мира так называют некоторые обитатели Отделенного. Особенно те, что разделяют политические взгляды Юргена Вульфа.