“Алекс, зачем ты пришел в мою жизнь? Чтобы снова ее разрушить? Почему ты никогда мне ничего не рассказывал об этой девочке? Я смирилась с тем, что ты был женат. Но ты предал нас обеих: и меня, и Риту. Уходи из моей жизни! Для меня ты больше не существуешь!”
В горле застрял ком, на глаза навернулись слезы. Выходит, ее предала не только я одна! Бедная бабушка! Чтобы не разрыдаться, я вдыхала едкий травяной запах, который исходил из коробки. Когда-то он мне казался самым отвратительным на свете, а теперь стал особенно родным. Теперь я понимаю, почему индейцы курят трубку мира. Она сближает людей!
Я взяла сигару с зажигалкой, спустилась на кухню, где на столе все еще стояла бабушкина пепельница из светло-серых ракушек. Достала зажигалку, прикурила. Но затяжку сделать не удалось, дым сильно щекотал ноздри и горло, я больше не могла держать его во рту и сглотнула. Приступ кашля раздирал горло, и в конвульсиях я отложила сигару в пепельницу, поднялась и налила себе воды. Сделала несколько глотков, но у меня закружилась голова, и я блуждала взглядом по кухне в поисках опоры. Остановилась на пристенном столике, где за вазой с сушеной лавандой я встретила бабушкин гордый взгляд с фотографии десять на пятнадцать в черной рамке:
— Прости, ба. Как же я была неправа! Если бы можно было все вернуть назад и начать сначала, я бы сделала все по-другому!
Снова взяла в руки сигару и, наконец, сделала свою первую в жизни затяжку. Говорят, предметы хранят частичку тех, кому они принадлежали. Горькие сигары, кольцо на пальце, которое подарила бабушка, рецептарий и запись, сделанная ее рукой — все это будто говорило мне: «я тебя слышу». Что-то в этом было мистическое и пугающее.
Записка об Алексе, разрушила мое представление о том, что ее жизнь, в отличие от моей, сложилась удачно. Быть преданной дважды теми, кого любишь — чертики! — это полное фиаско!
Теперь я понимаю, почему она когда-то сказала: «Если приходят испытания, а ты лишь ностальгируешь о былых радостях, ты побеждена»
Я сделала ещё одну затяжку, стараясь раскрыть для себя вкус табака. Получилось уже немного лучше, даже если наслаждения от курения я все еще не получила. Сквозь клубы дыма снова взглянула на бабушкину фотографию, любуясь ее гордо-аристократическими чертами и вслух сказала:
— Баааа! Я сегодня возвращаюсь к нему. Так надо. По закону. Даже если я совсем этого не хочу. Но не хочу и алименты ему платить. Понимаешь?
В какой-то момент мне показалось, что с фотографии на меня смотрят совершенно живые глаза, и, печально улыбнувшись в белом тумане, подсвеченном солнечным светом из окна, Сандра мягким, почти несвойственным ей голосом, ответила: