- Барс, я отправил тебе фото убийцы. Найди... Не позволь... В тот раз не промажь, чертов придурок. Потому что меня рядом не будет.
Беспамятство свалилось на его голову душным, липким одеялом. Но умирать нельзя, не сейчас. Потом, когда закончит все дела на этом гребаном свете. Свете, где его Светка принадлежит врагу, и его сын его даже не знает.
*****
Вся квартира пропахла щами. Катька их любит до одури. Любила... Именно мои, из индейки и говядины. Говорила, что только я могу сварить такую амброзию. Она любила меня, потому что я ее вынянчила, вырастила. Она стала для меня всем. Никак не могу привыкнуть, что говорит о сестре теперь до конца жизни предстоит в прошедшем времени. Боль заползает в каждую клеточку тела, вместе с кисловатым ароматом варева, которое я теперь возненавижу на весь оставшийся, отведенный мне срок. Тошнота горячим комом подскакивает к горлу.
- Я говорил, поминки нужно организовать в ресторане,- тихо выдыхает Тагир, подходя ко мне сзади. Его горячие руки ложатся мне на талию, и это удерживает меня на земле. Свет, ты нужна Ваське. Слышишь. Он напуган. Он маленький. Для него живи, слышишь? Ты не виновата ни в чем.
- А кто? – этот вопрос срывается с моих губ в миллионный раз за девять чертовых дней. Ее нет рядом уже так долго. И мы не можем привыкнуть. Ни я, ни Васька. Маму я не видела с похорон, которые Тагир организовал с такой помпой, что мне было противно. И маме было гадливо, я же видела. Кто на них пришел? Несколько коллег моей сестры, да соседи. Странно, страшно, тоскливо. – Кто виноват? Кто виноват в том, что у меня не осталось никого? Мама не пришла даже на поминки, и я ее понимаю. Она жива для нее, слышишь. А я умерла. И эти чертовы щи. Кто придумал, что мертвым нравится, что вспоминая из мы хлебаем ложкой это вонючее варево? Кто это придумал. Там нет за чертой ничего. И бога тоже, если он позволил такую несправедливость.
Срываюсь на крик, не в силах сдержать рвущиеся наружу рыдания. Тошнота рвет распухшее от слез горло. Колочу кулаками в каменную грудь мужчины, вдруг ставшего для меня очень важным.
- Проще думать, что там что – то есть,- хриплый голос дрожит в воздухе, ломая сознание. – Свет, я когда умирал, знал, что буду жить, пока меня помнит мать, сестра, отец, брат наверное. Понимаешь?
- Нет, Тагир,- шепчу я.- Жив – это значит осязаем. Это значит, что я могу прийти и сказать, я так тебя люблю. Это когда я могу позвонить и поделиться тем, что несу в себе.