Придя в сознание, она обнаружила, что рай сильно похож на кабинет заводского фельдшера. Ангел хлопотал над ней, пахло чем-то едким.
– Пришла в себя, Дмитрий Петрович! – обратился ангел к кому-то. – Я пойду, у меня дел тьма.
Ангел был женского пола, кто-то сухо ответил ему:
– Идите, Матрёна Ивановна.
Какое странное имя для ангела!
Девица окончательно пришла в себя и поняла, что, увы, не умерла, а лежит на кушетке в кабинете доктора. Строгий господин за столом и есть доктор.
– Как зовут? Сколько лет? – поинтересовался он.
– Татьяна Денисова, шестнадцать.
Доктор записал. Затем встал, подошёл к ней. Помог сесть.
– На что жалуетесь?
– Дышать нет мочи.
– Раздевайтесь! – равнодушно сказал доктор и отправился к рукомойнику.
Татьяна Денисова окаменела, и когда доктор, тщательно помыв руки, вернулся, она всё ещё не оголилась.
– Раздевайтесь, раздевайтесь же, голубушка! Я врач, меня совершенно не интересуют ваши женские прелести!
Татьяну Денисову бросило в краску. Будто восходя на эшафот, она принялась расстёгивать пуговки. Доктор терпеливо ждал, пытаясь скрыть раздражение.
– За дверью ваши коллеги по самым разнообразным несчастьям, и вы крадёте не моё, но их время! – веско произнёс он.
Алексей Фёдорович самолично сходил за Владимиром Сергеевичем, уговорив себя, что следует извиниться. К тому же он никак не мог победить чёртову казённую бумагу, у господина Кравченко с этим было куда лучше. Они вдвоём засели за соображения, и принести извинения за несдержанность профессор Хохлов запамятовал. Впрочем, никто на него никогда и не сердился. Всем был отменно известен его добрый нрав и проистекающая из него кажущаяся гнусность характера. Владимиру Сергеевичу доброта профессора была известна более прочих.
– Изволь видеть, друг мой! Это все наши наличествующие средства. И как ими распорядиться, будь любезен, посоветуй. Какую течь первой затыкать? У нас и по лечебной, и по хозяйственной части – полный швах!
Кравченко вдумчиво изучал бумаги, отключившись от внешнего раздражителя. Понятно, что сейчас профессор будет бороздить кабинет и гудеть.
– Что скажешь? Соображай! У тебя в распоряжении целый крейсер был!
– Не крейсер, а всего лишь медицина. И закончилось сие печально, как вам известно.
– Потому что глупцы и ворюги у рычагов! – горячо откликнулся профессор, дав юз на резком повороте. – Им лишь бы наверх! – он пришвартовался у портрета государя императора, кивнул ему как старому знакомцу, – лишь бы наверх гладкую бумагу отослать, всё зарыв. Чтобы не дошло!
– Вы свято верите в доброго царя-батюшку, Алексей Фёдорович? Опять наше вечное, русское: бояре – плохие, а царь – хороший? – спокойно спросил Владимир Сергеевич, не отвлекаясь от бумаг.