– Ещё чайку? – вежливо поинтересовалась княгиня.
Белозерский посмотрел на неё, как первый христианский мученик на льва, ещё не решившего: растерзать или отпустить? Дело в том, что Вера Игнатьевна не утрудила себя даже халатом, но хоть бельё надела, и на том спасибо.
– Да, я тоже больше воды не хочу. Может, чего покрепче?
Вера полезла на буфет. Эти её прыжки тоже не добавили крови коре головного мозга Александра Николаевича, всё снова хлынуло к иному органу.
– Отдаю тебе должное: ты очень талантлив!
– Как врач? – деревянным тоном уточнил Белозерский.
– Как любовник, дубина! – рассмеялась она. – Выпей! – она сунула ему под нос рюмку.
Вскочив и опрокинув водку в манере, напоминавшей разгневанного батюшку, Александр стал прохаживаться, яростно выдавливая возмущённое:
– Я не понимаю, Вера Игнатьевна! Я испытываю к вам искреннее глубокое чувство…
Княгиня перебила его, насмешливо цыкнув:
– Мне надо было.
Тормознув, как породистый жеребец, он остановился нос к носу и, отчаянно недоумевая, прошипел:
– Чего тебе надо было?!
– Господи, Саша! Ты воображал, что только мужчинам бывает надо? А женщина всего лишь снаряд для удовлетворения оной безусловно рефлекторной надобности? Реальность устроена иначе, нежели навязанные тебе представления о ней. Добро пожаловать в настоящий мир, где женщина имеет половую потребность и стремится её удовлетворить. Женщина! А не проститутка. Притом женщина, равно как и мужчина, в состоянии обуздывать свои страсти и желания. В отличие от проститутки, равно и насильника или же покупателя тел – что тождественно. Мы с тобой, зрелая женщина и взрослый мужчина, откровенно неплохо удовлетворили обоюдную половую потребность, по добровольному согласию и с превеликим удовольствием. Чем ты недоволен, что пыхтишь как паровоз и очень сильно, признаться, напоминаешь своего отца? Впрочем, это мне по нраву.
Улыбнувшись, она нежно поцеловала Сашу в губы, чем в клочья порвала все привычные паттерны. В нём бушевали сейчас самые разнонаправленные эмоции и желания. Хотелось надавать ей по щекам так, чтобы у неё в голове помутилось, и затискать до обморочной нежности, и всё это в силу возраста и здоровья проявляло себя довольно очевидно и крайне непристойно для гостиной.
– Ты мне тоже нравишься! – прошептала Вера, крепко ухватившись за восставшее неприличие.
– Но я… люблю тебя! – простонал он.
В дверь гостиной постучал Георгий, очевидно костылём, выкрикнув:
– Разрешите войти, Ваше высокоблагородие!
– К бабке не ходи, добрый ангел какой-то! – выдохнула Вера, испытав огромное облегчение. Ей очень не хотелось хоть что-нибудь говорить этому славному мальчишке, огромного потенциала врачу, с которым надеялась работать, дружить и проводить прекрасные часы за альковными экзерсисами. У неё не было никакого желания возиться с его щенячьими чувствами или трепетно носиться с детской, незрелой капризной чувствительностью.