Концевич забрал у Аси корнцанг и поддел край промокшей повязки. В палату зашёл Александр Николаевич и, подойдя к Амирову, осмотрел рану. Лишь потом заметил, что Ася беззвучно плачет.
– Анна Львовна, что случилось?
Всхлипнув, Ася выбежала из палаты.
– Никакого толку от такой сестры милосердия! – деловито произнёс Дмитрий Петрович, виртуозно завершив перевязку. – Никак ничему не научится, бестолочь!
– У неё доброе сердце, – вступился за сестру Белозерский.
– И толку? К тому же не доброе, а сентиментальное. Чувствами не владеет, никакого самоконтроля, сплошные истерики. Взялось же эдакое из приюта! Уж, казалось, их там закаляют.
– Мить, ты чего злобствуешь, а? Пойду успокою!
Белозерский нашёл её в сестринской.
– Анна Львовна, я задолжал вам бифштекс! Увлекшись ветром, забыл о парусе! Позвольте пригласить вас, если вы сегодня не заняты по окончании смены.
– Конечно! – воскликнула Ася слишком радостно и чрезмерно поспешно, не поняв, при чём тут ветер и парус. Для прогулок подобного рода было уже прохладно, правда, за ним она была готова хоть в Сибирь пешком.
– После я провожу вас домой, не извольте беспокоиться.
Ася на мгновение смутилась. Но в конце концов, он не обязан знать. А то, что это знают, кажется, все – и точно знает Владимир Сергеевич, довольно часто приносящий ей чаю или конфет, – так и что?
– Я живу при клинике, Александр Николаевич.
Пришла очередь Белозерского смущаться. Он горячо и долго приносил извинения, именовал себя невнимательным болваном и всё такое. Асе это было приятно. Ей всё было приятно, лишь бы он с ней говорил. Или просто был с ней.
Через полчаса – время было довольно позднее, но не для столицы Российской империи, которая никогда не спит, – Александр Николаевич ожидал её у парадного входа. В ночи бодрствует ресторанно-кафейный Невский проспект, и, разумеется, Сашке Белозерскому будут рады в «Палкине».
Ася вышла – и внезапно юная особа, пусть скромно одетая и как-то нелепо умудрившаяся украсить себя безвкусной брошкой, показалась ему невероятно красивой. Она таковой сейчас и была, ничто так не красит девушку, как соответствующий гормональный фон. Да и он сам ещё не совсем отошёл от боёв с Верой, так что фон на фон, и не важна их причина, и только разум может ограничить тело от последствий скрещения мужского и женского электричеств, но Белозерский сейчас ни о чём не думал. Как ему казалось. На самом же деле он был зол на Веру, он её ненавидел и желал сделать княгине больно. Ещё и поэтому Ася приобрела какой-то ореол. И он совершенно не отдавал себе отчёт в том, что сие гало – эдакая пыль алмазная вокруг Анны Львовны – являлось свечением вторичным. А первичным источником мощного излучения являлось его собственное эго и бурлящая кровь, никак не желающая отхлынуть.