– Что стоишь столбом! Зажимы на пуповины! Ты не мог при внутреннем исследовании предположить, что это цефалоторакопаги>1!
– И они живые! – побелевшими губами пробормотал Белозерский.
Матрёна кое-как пришла в себя и забрала с операционного поля слегка попискивающую химеру.
>1 Сиамские близнецы, сросшиеся головами и туловищами.
– Бихориальные моноамниотические, плотно сросшиеся головами и грудными клетками сиамские близнецы. Живые! – в хтоническом ужасе шептал Александр Николаевич, пока руки делали привычную работу.
– Где же твоя радость?! Не то страшно, что чудовище живо. То страшно, если чудовище выживет. И знаешь почему?
– Потому что никто не заслуживает чудовищных мук, в особенности невинное чудовище.
– Мой славный мальчик, – ласково сказала Вера. – Вот ты и всё понял. Иногда для этого достаточно лишь раз увидеть. Что будет значить тысяча слов о гуманизме, когда Матрёна Ивановна сейчас не может решиться на акт гуманности. Мотя! – крикнула она старшей сестре милосердия, – ты нам нужна как операционная сестра! Просто отойди от них! Они – не раненая в бою кобыла, наматывающая на копыта собственные кишки. Им не нужна спасительная пуля. Им не больно и не страшно. Они уйдут спокойно и безболезненно, всего лишь оставь их.
Матрёна Ивановна вернулась на позицию операционной сестры и сдавленно, хрипло произнесла:
– Бог мёртв. Он умер, не вынеся людских страданий.
– Матрёна Ивановна, вы читали Ницше[26]?! – ошарашенно отозвался Белозерский, не отрываясь от раны.
– Саша, ты малолетний недотёпа! – хмыкнула Вера. – Мотя, двузубые щипцы!
Матрёна подала инструмент.
На этапе удаления матки началось гипотоническое кровотечение, и спасти несчастную Катеньку не удалось. И никто бы, даже сам Господь Бог, если он жив и наблюдал эту сцену, не придрался бы к хирургической тактике и лечебным мероприятиям. Когда Вера была хирургом и врачом, она действовала со всей отдачей ремеслу. Студенты впервые видели, как женщина умирает на столе от гипотонического кровотечения. Они жались друг к другу, как перепуганные дети, а между тем это были взрослые молодые мужчины. Астахов ещё и разрыдался. Его долго не могли успокоить и оттащить от тела Катеньки, уже накрытой белой простынёй. Всё-то он не мог поверить, что человек – это просто анатомический набор, снабжённый физиологическими функциями, всё-то ему хотелось души, смысла, понимания того, зачем была соткана во чреве матери такая Катенька. Он обнимал её огромное обескровленное мёртвое тело, и его еле отволок Иван Ильич, приговаривая:
– Что ж вы, господин скубент! Вертайтесь в себя! И мы умрём – города не залягут. Умереть – то самое лёгкое. Смерть добра, смерть любит, смерть нежна, как матерь