– Чего ж они одну прислугу держали?
– Так дешевле, господин хороший. Они бы нигде так не вывернули, уж такие скареды, да у Таньки положение безвыходное. С такой-то дочкой никуда не брали. Танька-то всё занята, головы не разогнуть. А старшенький гимназист дочку ту давно… Как уж поднималось, и не знаю. Не по-людски, прямо скажем. Как овцу, прости господи! А там и младшенький в возраст вошёл. Так эти сквалыги всё знали. Вот тебе ещё и на доме терпимости экономию ввели. Прибавление в господском семействе ожидалось. По дочке той и не видно, если мельком, или кто в городе родился, тварного мира не знает. Однако ожидалось.
Астахов бледнел на глазах. Он окончательно утвердился в своём нежелании работать с живыми людьми, в невозможности этого. Дворник не замечал изменений в состоянии случайного собеседника. Он выговаривал своё. Ему было мучительно жаль и Татьяну Васильеву, и её дочь. Ничего кроме горького смирения, сдобренного простонародным ехидством, ему не оставалось.
– Прислуга – она ж мыться господским мужьям и сыновьям подаёт, носит в кровати чай, помогает одеваться. Как с попойки придут – сапоги им сымает, спать укладывает. Танькина-то сапоги чистить обучена была. Ну, они её по закоулкам и… Так-то она сама толстая. Кто разберёт. Между тем как вчерась ввечеру выть стала страшно – старшенький её со двора погнал.
Лицо Астахова пылало. Из подъезда вышел Нилов.
– Беседовать господа отказались. За лечение платить – тоже. Объявлено: рассчитали Татьяну Васильеву, ибо ленива и жрали-с с дочуркой в три горла.
– Эва! – махнул рукой дворник, сплюнув. – Вы, господа, идите. Не хотелось бы при вас загибать в три этажа, в крест и в веру. А мне очень надо…
Вера курила на крыльце заднего двора, когда к ней подбежали студенты и Нилов сбивчиво попытался изложить суть. Разумеется, не надо быть студентом медицинской академии, чтобы сложить два и два. Астахов всхлипывал и размазывал слёзы по лицу, пытаясь отдышаться.
– Вера Игнатьевна!.. Это же наша!.. Наша… Катенька!
Вера поняла это ещё у постели Васильевой. Нилов с таким шумом всосал воздух, что она резко оборвала его:
– Врачи не плачут!.. На людях. Доложи и вон, в конюшню иди рыдай! Только недолго. Порудоминского на посту сменить надо.
Нилов взял себя в руки.
– Господа Аврутовы – хозяева Васильевой. Дочь её, слабоумную Катеньку, со двора согнали, как поняли, что рожает. Ничего знать не желают.
– Иван Ильич! – окликнула Вера крутящегося тут же извозчика.
– Я, Ваше Сиятельство, вам не сказал, чтобы вы не совались по горячке…
– Ты мне поможешь или нет?