Лариса налила себе ещё рюмку. Махнула залпом. И долго молчала.
– И? – не выдержал Белозерский, налив себе самостоятельно.
– И к пятнадцати годам добилась искомой взаимности. Добилась-то сразу. Тот ждал хотя бы пятнадцати.
– От друга отца?!
– А ты бы устоял?!
– Но есть же понятия! Традиции! Дворянская честь!
– Ты, Саша, иногда как ляпнешь!.. Ты выпей, выпей, чего греешь, коли налил? Друг Веркиного отца и хотел по понятиям. В традициях дворянской чести… Ты образованный мальчик, наверняка знаешь биографию Василия Андреевича Жуковского.
Александр с недоумением посмотрел на Лару.
– Он был официальным воспитателем наследника престола, первого «профессионального» императора, будущего Освободителя, Александра Второго, дедушки нашего нынешнего государя. Причём здесь…
– Ага! Меценатом, поэтом, покровителем талантов и так далее и тому подобное. Но знаешь ли ты, что он – байстрюк? И вовсе не Жуковский, а Бунин. Сделал его дворянин Бунин полученной в подарок крепостной девчонке четырнадцати лет. Не то турчанке, не то персиянке.
Белозерский вытаращился на старшую подругу.
– Что? Такого в официальных биографиях не печатают? Общеизвестный факт. Вера забеременела. Отец выгнал Веру из дому. Любовник был согласен на содержанку и на байстрюка. Но не на развод с женой и официальное признание незаконнорождённого. В пятнадцать лет девчонка Вериных способностей и страстей оказывается на улице. Но одной нервной энергией долго сыт не будешь. И никто не возьмёт на работу женщину. Тем более, из древнего дворянского рода.
Лара снова замолчала.
– Что же произошло потом?
Она одарила его красноречивым взглядом. Но дальнейшими рассказами не удостоила. Сказала только:
– Верой нельзя не увлечься. Веру нельзя не любить. Вера молода и прекрасна. Но женщина её жизненной опытности, её качеств… Не ты – её терновый куст. От тебя даже кучки пепла не останется. Тебе нужна совсем другая женщина.
Старшие, желающие добра младшим, часто ведут себя невообразимо глупо. Как можно говорить молодому мужчине, что женщина, в которую он без ума влюблён, не для него.
Разумеется, Александр Николаевич глубокой ночью явился к Вере на порог. Трезвый, разъярённый и желающий её более всего на свете. Она была на подъёме из-за всего происходящего и обрадовалась ему.
Ночь была прекрасна.
Особенно прекрасна потому, что Александру Николаевичу не хотелось разговоров, не хотелось нежности. Он жаждал исключительно Веру. И ещё, чтобы утро никогда не наступило.
Веру он получил. На ночь. Поутру она моментально стала отдельной, далёкой, отвратительно неуловимой. Чужой. Своей собственной.