Шестой остров (Чаваррия) - страница 12

Одно из возможных объяснений кроется, вероятно, в том, что Бернардо Пьедраита в своем жизненном и духовном опыте оставил далеко позади плута Альваро де Мендосу. Тот в свое время четко сформулировал, что целью его является «жить на свободе и в достатке». Поэтому он конечно же по-иному распорядился бы огромным сокровищем с затонувшей «Санта Маргариты». С обретением прочной «фортуны» классическая пикареска обычно кончается. Заканчивается она и для Бернардо, ставшего обладателем миллионных вкладов на имя Бласа Пи,— но тут же возрождается на новом уровне. Бернардо Пьедраита становится Странствующим Рыцарем наших дней, рыцарем, не позабывшим уловок плута. Однако теперь он использует свои «свободу и достаток» не для себя, а для достижения торжества справедливости. Его возможное исчезновение, гибель во время одной из операций помощи сандинистам, которую он якобы предвидит,— не начало ли это новой мистификации? И не возродится ли он где-нибудь под другим именем, как это уже не раз бывало?

«Шестой остров» поражает своей жанровой много-ликостью. Симбиоз исповеди и романа воспитания, пикарески и романа в письмах, произведение Чаваррии органично позволяет вмонтировать в свою повествовательную ткань элементы детектива, политического памфлета, сериала. Книга пестрит реминисценциями, рассчитанными на знатоков, и легко узнаваемыми парафразами «Острова сокровищ» и «Робинзона Крузо».

Даниэль Чаварриа использует богатейший инстру-

ментарий истории и истории культуры, чтобы проследить становление, апофеоз и кризис — от Ренессанса до 70-х годов нашего века — ярчайшего человеческого типа. Тема «нового человека», о котором грезит и ради которого борется Бернардо Пьедраита, возникает на страницах «Шестого острова» не случайно. Связанная с судьбой будущего поколения, она предвещает появление нового исторического типа, который, как верит и сам Бернардо, рано или поздно придет на смену таким, как он,— тогда, когда его сможет создать сама жизнь.

Е. Огнева

ШЕСТОЙ ОСТРОВ

РОМАН

A1940

Кордовские горы! ^>1>

Ах, наконец-то Кордовские горы!

Остались позади Буэнос-Айрес, Пергамино, Росарио. Осталась позади убийственно плоская равнина. По обе стороны железнодорожного пути — коровы и поля пшеницы, и опять коровы и поля, пегие коровы и изобильные поля, и напрасно взгляд путешественника ищет хоть какой-нибудь изгиб почвы, малейший выступ, хоть что-нибудь — о Господи!— что нарушило бы уныло правильную окружность горизонта.

Восемь часов пути между Буэнос-Айресом и Росарио я боролся со сном. А падре Нуньо, напротив,