вились и сказали, что согласны. Один из них, баск, очень дурно говоривший по-испански, сказал, что раз уж мы не хотим дать им половину ларца, то они просят хотя бы разрешить им отомстить Тернеру и цирюльнику за многие муки и терзания, а также за пытки и убийство их товарищей. Памбеле спросил, какой род мести они избрали; тогда этот охальник-баск заявил, что перво-наперво мы все семеро вволю потешимся над задницами англичан, затем отрежем им языки, повыбиваем зубы, отрубим кисти рук и вырвем глаза, такая месть показалась мне нелепым безумством, потому что англичане, конечно, не выдержали бы всего этого и испустили бы дух до завершения пыток, я же хотел убить их так, чтобы агония длилась хотя бы дга-три дня; итак, я им отказал и во втором требовании и, заставив поклясться в полном послушании мне как их командиру, приказал следовать за мною на вершину утеса, прихватив пленников, дабы там привести в исполнение придуманную мною и Памбеле казнь, и попросил Памбеле взять с собою веревки, кинжалы и топор.
На вершине утеса среди других деревьев росло одно, название коего мне неизвестно; ствол у него черный, как у нашего черного тополя, но очень ровные, прямые ветви начинаются ниже и растут под прямым углом к стволу. Я приказал Памбеле стесать топором верхнюю часть дерева, примерно на полвары выше того места, откуда отходили две нижние ветви, толщиной с мужскую шею, и, когда он обрубил их концы и ножом очистил от мелких веток, получился как бы крест высотою в два человеческих роста. Тут испанцы стали удивленно переглядываться, догадываясь, что в моем замысле не только месть, но и святотатство. Теперь-то я вперил в англичан взор, полный ненависти. Тернер выдержал его, но цирюльник упал на колени и, понурив голову, стал молиться, Тернер же вдруг страшно побледнел, колени у него затряслись, и, будучи не в силах выдержать мой взгляд, он, со связанными за спиною руками, вдруг кинулся бежать вниз по склону, однако тут же был настигнут Памбеле, который притащил его наверх за волосы; тогда баск и остальные четверо опустили глаза, меж тем как цирюльник, молясь на своем языке, не сводил взора с креста.
Когда испанцы связали Тернеру ноги вместе, он
тоже принялся молиться вслух. Затем я велел привязать его к поперечине креста крепкой веревкой, пропустив ее под мышками, пока Памбеле поддерживал его снизу, прижимая его колени к стволу. Потом мы । еще обвязали его веревкой вокруг туловища и ступней, и Тернер все это сносил без какого-либо сопротивления; когда же мы окончательно его привязали, так что ноги у него оказались на расстоянии одной вары от земли, я взял два кинжала и меч, и тут все пятеро испанцев принялись часто-часто осенять себя крестным знамением. И вот я пригвоздил левую ладонь англичанина, стукнув по кинжалу крепкой дубинкой, — Тернер испустил вопль ужаса, что по-английски звучит «о май год», и голова его свесилась на грудь. Тогда я пригвоздил другую его ладонь, пронзил мечом обе ступни и приказал Памбеле снять веревки с его туловища и ног, но оставить те, что придерживали его под мышками, ибо Тернер был мужчина рослый, и я опасался, что от тяжести его тела кисти рук сломаются и он упадет на землю. До тех пор мне еще не приходилось никого распинать.