Шестой остров (Чаваррия) - страница 250

до коя дней. Я сразу понял, что сам Иисус Христос Отпустил мне чудовищные мой грехи, терзавшие меня ”ак, что от раскаяния плоть мою жгло пламенем и Душа молила о заслуженном ею аде; я разумею, кроме распятия Тернера, те два греха, в коих я вашей милости не исповедался, ибо твердо уверен, что очищен от них волею и милостью Господа нашего, кого сердечное мое сокрушение побудило ниспослать мне во утешение зримый образ святого причастия. И, чувствуя, что на меня нисходит благодать, я как бы в забытьи рухнул на палубу, с которой меня вскоре поднял Памбеле. Он снес меня в мою каюту, а так как судно аше сильно качало и ему надо было находиться на палубе, дабы помогать управляться с парусами, то он привязал меня к койке и сам поднялся наверх. И я, при-вяз ный поперек туловища, груди и за ноги, проспал далеко за полдень. Памбеле тогда мне рассказал, что он то и дело спускался проведать меня и всякий раз заставал меня спящим, и лежал я бледный, словно в лихорадке, однако с лицом улыбающимся и столь спо^>: койным, какого он никогда прежде у меня не видел. Ночью, сказал он, шторм еще усилился, и испанцы говорят, будто из-за чересчур буйного попутного ветра мы отклонились к востоку и, скорее всего, уплыли далеко от того места, где нам надлежало лечь на другой курс, дабы плыть в Ла-Абану; и еще Памбеле сказал, что весьма тревожится, так как испанцы, видевшие, как я стоял коленопреклоненный, уцепившись за поручни, вознеся глаза к небу, меж тем как волны катились по палубе с кормы до носа, подозревают, что я сошел с ума; я же умолял Памбеле верить мне пуще прежнего, ибо нас оберегает мой Бог; в ответ Памбеле все твердил мне, что я, мол, еще слишком слаб и нуждаюсь в отдыхе, и, пощупав мой лоб, заметил, что у меня сильный жар; а между тем грудь моя полнилась блаженством и ликованием, и посреди бушующей бури я испытывал такой покой душевный, какого не изведал за все свои сорок пять лет, каковые мне на этих днях исполнились. Ежели сам Господь простил мне в ту ночь мои самые ужасные грехи, то, полагал я, все прочие грехи мне отпустят его земные слуги, тем паче что сравнительно с теми двумя ужаснейшими они были пустяками.

Я вновь погрузился в глубокий сон и вдруг после часу ночи проснулся — мне почудилось, что кто-то

нежно погладил подошвы моих ног, потом тихонько в потрогал пальцы ног и ласково их прижал; я тотчас । вспомнил, что так моя матушка — царствие ей небесное! — будила меня в детстве; и, привстав с постели, я увидел ее так явственно, как сейчас вижу стены этой кельи; с лицом спокойным и любящим матушка улыбнулась мне и сказала на фламандском языке: «Ступай за мною»; и я, словно никакой хвори и не было, как резвый юноша вскочил с постели и быстрым шагом последовал за нею. Она поднялась на палубу, и я весьма удивился тому, что при таком сильном ветре и беснующихся волнах волосы у нее на голове ничуть не рас- [ трепались и складки платья не нарушились. Откуда-то I издалека я словно слышал голос Памбеле, но матушка | направилась прямо к носу корабля, я за нею, и там, подле ворота, я ясно увидел святого Христофора, не- i сущего на плечах Младенца Иисуса, но, когда я обер- । нулся, чтобы спросить у матушки, что сие означает, она уже исчезла, а я снова упал на колени, поклоняясь Младенцу, и тут обе фигуры вдруг расплылись в боль- , шой сияющий круг, который стал уменьшаться, уменьшаться, пока не превратился как бы в огонек фонаря, удаляющийся в сторону запада; сообразив, что сие есть знамение, я вознамерился следовать ему и велел Памбеле, маневрируя парусами, повернуть к западу; и тут один из испанцев стал возмущаться — дескать, я никудышный моряк, ежели даю такой приказ, ибо в той стороне сотни мелких островков и подводных камней, где наверняка разобьется и самый опытный лоцман, и что разумнее нам идти вдоль берегов Кубы, но нё успел он закончить свою тираду, как я так сильно огрел его кулаком по голове, что бедняга повалился в беспамятстве, и, видимо, что-то в моем лице всех поразило, равно как мощь руки хворого человека, каким меня считали, сумевшего сбить с ног рослого дюжего малого; и все они, не прекословя, тотчас принялись маневрировать парусами, чтобы лечь на тот курс, который я указывал им рукою, стоя на носу фрегата, откуда мне виден был направлявший нас свет; и было еще совсем темно, когда мы вдруг заметили, что фрегат несется прямо в бухту маленького островка, очень узкую, но хорошо укрытую, насколько мы могли судить в ночном мраке. Тут мы бросили якорь, и я опять с молитвой на устах упал на колени и потерял сознание, так что Памбеле снова отнес меня в постель; в конце