Читал я до рассвета и в конце концов пришел к выводу, что Альваро и впрямь взял сокровище себе, дабы затем, возможно вместе с Памбеле, присоединиться к эскадре Пиета Хейна. В какой-то мере он, видимо, осуществил план негра довериться голландскому корсару.
На другой день, проспав до полудня, я всю вторую половину дня был занят микрофильмированием особенно интересовавших меня частей рукописи. Лихорадочное волнение, охватившее меня в день этого необычайного открытия, улеглось, и я принялся терпеливо обследовать в библиотеке книгу за книгой в поисках другой, написанной знакомым мне каллиграфическим почерком фрая Херонимо; на это ушла целая неделя, но, как я уже упоминал, найти ничего не удалось. Пришлось тем и удовольствоваться, поблагодарить настоятеля и покинуть монастырь. Я лишний раз доказал себе свою сообразительность. Я всегда любил совершенствовать свое искусство убивать время, создавать себе цели, придающие жизни инте-
>1 Начало первой «Скорбной элегии» (лат.). pec. История, которой я тридцать лет назад воспользовался для своих дрянных радиосценариев, оказалась куском настоящей истории. Меня радовало, что я сумел это открыть. И еще, было острое ощущение солидарности с человеком моего пошиба, но, главное, меня восхищала перспектива дать славный эрудированный пинок католику-фалангисту Хуану Анхелю Поло, чья старческая тупость, исходившая из Мадрида, причиняла вред испано-американской филологии.
Вернувшись в Буэнос-Айрес, я написал тому самому студенту-голландцу, который для меня проследил историю семейства Ван ден Хееде — зовут его Генри,— с просьбой составить библиографию всех документов, как опубликованных, так и неопубликованных, о путешествиях Баодайно Хендрика в 1626 году и Пиета Хейна в 1628 году: в основном хроники, сообщения в бельгийских и голландских архивах, и прислать мне резюме их содержания. Денег я ему послал достаточно на расходы в архивах, на оплату референтов и на вознаграждение его самого за потраченное время. Просил также указать, какие из документов написаны на английском или французском или переведены на эти языки и где находятся, чтобы я мог их прочесть.
Через некоторое время Генри прислал мне солидную библиографию на двести тридцать названий, где, к моему разочарованию, было всего пятнадцать, переведенных на доступные мне языки. Тогда я -пошел по более практическому пути. Выслал Генри пятьсот долларов, чтобы он во всех указанных в библиографии документах, которые он-то мог прочитать на фламандском и голландском, поискал данные о некоем фламандце, попавшем в плен к испанцам в 1626 году, затем освобожденном Хендриком и некоторое время плававшем с ним в качестве помощника и толмача; данные о некоем немом фламандце или голландце, каким-либо образом связанном с Пиетом Хейном до или после знаменитого нападения на караван с серебром; и наконец, любое упоминание о негре по имени Памбеле, которого голландцы знали как Паулуса и который был шпионом Виллекена, Баодайно и Л'Эрмита в Бахос-Мартирес между 1624 и 1626 годами. Просил также искать сведения о том, что Памбеле — Паулус, возможно, присоединился к эскадре Пиета Хейма в июле 1628 года и, вероятно, вместе с упомянутым немым. Я пообещал две тысячи долларов, если он найдет любые упоминания об этих двух личностях. (Позвольте пояснить, что этот трудоемкий экскурс в историю, довольно необычный и осуществленный ради того, чтобы посрамить ученого остолопа и реакционера, обошелся мне в тысячи долларов,— пожалуй, тысяч восемь,— если учесть поездки, гостиницы, оплату фальшивых бумаг, взятки, гонорары специалистам, добывание документов и т. д. Скажете, нелепо? Ну что ж, такой неудачник, как я, терзаемый отвращением к жизни, охотно платит самую высокую цену, чтобы пережить приключения, которые возбуждают мое любопытство к делам человеческим, могут подстегнуть мою изобретательность. Я прибегал к этому способу, дабы подкрепить свою волю к жизни, чрезвычайно в то время захиревшую. И ничуть не жаль мне было тех восьми тысяч долларов, когда мой набег в XVII век доставил мне столь сильные ощущения, равно как находка в сарагосском монастыре и другие, еще более волнующие, о которых дальше. К тому же в эти годы мои капиталы только в деньгах, вложенных в более чем пятьдесят банков тридцати стран, составляли пять миллионов долларов с лишком.)