и без единой ошибки повторил вслух три основные формы сотни неправильных латинских глаголов. А в конце этого четвертого года, незадолго до вступления в подготовительные классы семинарии, начались мои первые сомнения.
Я не забыл предостережения падре Латура касательно того, сколь осмотрителен должен я быть, дабы направить свои умственные способности на служение Богу. С другой стороны, «Упражнения» святого Игнасио указали мне путь мученичества, и, кроме того, жизнь святого Игнасио, о которой я без устали читал в сочинениях отцов Астраина, Маффео, Ри-ваденейры, неизменно вселяла в меня волнение и пробуждала страстное желание подражать ей. Меня наполнял восторгом образ этого благородного уроженца Гипускоа>29>>30, который отказался от своих слуг и верхом на муле отправился в Монсеррат >31>. Мне чудилось, что я вижу его, прикасаюсь к нему, ощущаю ореол его святости, когда он после трехдневной исповеди перед падре Ксанонесом принес на алтарь Святой девы кинжал и меч, которым как воин был препоясан; наконец, меня глубоко волновал эпизод с нищим, которому он отдал свою богатую одежду, чтобы самому надеть рясу и одну сандалию на свою здоровую ногу; и еще его видения в пещере близ Манресы >32>, его стойкость перед
искушениями дьявола, полный отказ от пищи и питья, пока Бог не ниспошлет его душе желанный покои. И я неукоснительно обливался слезами любви к Богу, читая о том, как в награду за его дела на дух Игнасио обильно нисходили небесные дары и всевозможные утешения.
На следующий день после завершения духовных упражнений третьего года — а мне тогда было уже шестнадцать лет,— я, стоя на коленях перед алтарем Святой девы, подобно Игнасио Лойоле, посвятил себя полностью служению Господу и решил отправиться в Сантьяго — в Сантьяго-дель-Эстеро на северной границе Кордовы *.
Ослабевший после изнурительных бичеваний под началом падре Франко, я шел всю ночь с молитвои на устах. На рассвете, свернув с дороги, побрел наобум по склонам холмов. На другой день мне встретился крестьянин, который отвел меня в свою хижину. Я бредил до полудня, пока им наконец не удалось меня привести в сознание. Явился приходский священник из соседней деревеньки, он попытался узнать, откуда я и куда направляюсь. Я отвечал ему загадочными словами, что, мол, иду от Христа и направляюсь ко Христу. И, опустившись на колени рядом с кроватью, стал молиться. Язык у меня так распух и пересох от жара, что я едва им ворочал. От пищи и воды я отказался, но при новой попытке помолиться упал в обморок.
Назавтра я проснулся в лазарете нашего монастыря. Священник сообщил туда обо мне, они приехали и меня увезли. Я провел два дня в бреду и в лихорадке.