Она смотрит в мои потемневшие от страсти глаза и сжимает губы.
– Сколько, он сказал, придётся ждать?
– Около трёх недель, Севиндж. Плюс-минус.
– Когда отнесёшь молоко в реанимацию, сможешь вернуться ко мне? Не уедешь сразу?
В её глазах озорной блеск и предвкушение. Не хочу её разочаровывать. Что бы она не задумала, поддержу, если только это не навредит ей.
– Хорошо, Севиндж, – киваю. – Зайду к тебе перед отъездом.
***
Реанимационное отделение для новорождённых детей вгоняет меня в тоску. Видеть сквозь панорамные окна маленькие тела в трубочках и иголках не то, чего хочет новоиспечённый родитель.
Я не могу позволить Севиндж прийти сюда. Говорю, что всё равно не пускают. Говорю, что нет смысла идти на другой конец здания из-за пяти минут стояния у окна. Не хочу обманывать, но так лучше для девушки.
Она и так многое пережила. Хватит с неё стрессов. Наш сын крепкий. Но другие дети… весом до килограмма… это зрелище не для моей хрупкой супруги.
– Много молока, – улыбается медсестра. – Жирное. Это хорошо.
Она наливает в бутылочку норму для нашего сына и смотрит вопросительно на меня:
– Могу я использовать оставшееся…?
– Конечно, – поспешно перебиваю я.
Она становится ещё довольней.
Первый раз меня смутил этот вопрос. Позволил бы я, чтобы другие дети кормились молоком моей жены? Она бы позволила. Выкормила бы всех их. Потому что у неё огромное доброе сердце. И мне нужно расти духовно рядом с ней.
– Хотите сами покормить? – спрашивает она, и я замираю.
– Уже можно?
– Завтра спустят к матери, – улыбается медсестра.
– Она будет счастлива. Заждалась уже. И я, конечно, с радостью покормлю сына!
Медсестра выдаёт мне халат и шапочку и заводит в бокс. Выносит крохотный свёрток и протягивает мне.
Сынишка настолько маленький, что у меня перехватывает дыхание. Медсестра помогает мне правильно взять его и показывает, как нужно прикладывать бутылочку.
– У него пока плохо развит сосательный рефлекс, но на груди разработается. Если хотите, завтра можете привезти его вещички. Принарядим. И сами отнесёте жене.
Я хочу. Хочу увидеть облегчение и безграничное счастье в её глазах. Хочу стереть страхи. Хочу, чтобы она увидела и поняла – ей больше не о чем беспокоиться. Всё хорошо.
Я смотрю в тёмные маленькие глазки – такие, как у меня. Сын сосредоточенно посасывает латекс и морщится.
– Ну что ты, маленький, – шепчу тихо, чтобы не испугать, – не нравится тебе? Завтра мамочка тебя покормит.
***
Я сижу с сыном так долго, сколько позволяют.
Возвращаюсь к Севиндж. В её палате приглушен свет, но она ждёт меня. Смотрит с любопытством. Я знаю, что ей не терпится скорее взять сына на руки. Скорее прижать его к себе.