— Леся, да ты такая же, как я! У тебя нет права винить меня в чём-либо. Я тебе жизнь дала, хотя врач пыталась на аборте настоять…
— Ну спасибо! — не удержалась от глубокого поклона я. — От души спасибо. Мы, может быть, с тобой и похожи, вот только знаешь что… За свои ошибки я буду отвечать сама, а не винить в этом других. И не нужны мне твои жертвы! Если тебе со мной тяжело, то поздравляю, я освобождаю тебя от этого груза. Считай, что дочь ты тогда так и не родила.
— Олеся…
Что там «Олеся», я так и не узнала. Громко хлопнув дверью, я выскочила в подъезд.
Лишь когда я вышла на улицу, до меня дошла одна простая вещь: у меня больше не было дома. Не в смысле крыши над головой, а в смысле того самого абстрактного места, куда согласно советским песням должна рваться душа.
Меня трясло, пока, правда, от злости. Было легче ненавидеть весь мир, чем позволить пропасти в душе приобрести размеры Марианской впадины.
Немного побродила по городу, принимая очевидную истину: здесь меня теперь ничто не держит, оставалось только попрощаться и покинуть его навсегда. Было страшно, куда сильнее, чем в шестнадцать, когда я уезжала в никуда, но тогда у меня хотя бы была отправная точка, некий базис, за который можно было держаться в своих мыслях. Теперь же и от моего прошлого остались одни руины.
Написав Алисе краткое смс, что вынуждена уехать, но всегда буду рада нашему общению, я отправилась на автобусную остановку.
За городом было ветрено, ноги проваливались в снег, но я продолжала упорно шагать по нечищенной тропинке. На кладбище я приехала впервые с тех пор, как бабушки не стало. Сначала было слишком тяжело, а потом… потом я уже уехала. Место нашла по памяти, правда, перед этим пришлось поплутать, рюкзак оттягивал плечи, ноги безнадёжно промокли… И опять-таки, чувствовать физический дискомфорт было в разы проще, чем страдать из-за случившегося.
Бабушкины всепонимающие глаза смотрели на меня с чёрно-белой таблички. Скинув шапку плотного снега с деревянной скамейки, плюхнулась на неё.
— Вот я и приехала. Извини, что не сделала этого раньше… Я хотела, правда хотела… Но не могла, — одинокая слеза скатилась по моей щеке, и я шмыгнула. — Просто, понимаешь… Бабуль, почему со мной вечно всё не так?
Мой вопрос так и остался без ответа. Я ещё долго сидела на той скамейке, роняя горькие слёзы и изливая бабушке душу. Даже не столько из-за матери страдала, сколько из-за бессмысленности всех тех стремлений, что были до этого. Наверное, где-то в глубине души я всегда знала, что являюсь для неё лишь тенью былых ошибок, но мне было бы гораздо легче, скажи она мне обо всём сразу и в лицо, а не эти её вечные «Ты моя дочь, и, конечно же, я тебя люблю». Она столько лет дарила мне надежду, которая буквально истощила меня.