Пациент Ромма видел вещи в их первозданном виде и никогда не преодолел этого эффекта:
Самым ранним воспоминанием пациента было то, как его мать мыла волосы. Когда она сушила их на солнце, они падали ей на лицо. Он был одновременно очарован и напуган тем, что не мог видеть её лица, и почувствовал облегчение, когда оно снова стало видно. Расчесывание её волос очень его увлекало.
На каком-то уровне мы могли бы рассмотреть это как выражение беспокойства ребёнка по поводу того, что самая личностно-окрашенная и человечная часть объекта - лицо - может быть затмена шерстью животного. Но в целом эта сцена вызывает у него восхищение чудом созданного объекта. Большинству из нас удается преодолеть гипнотические свойства природных объектов, и я думаю, что мы делаем это двумя взаимосвязанными способами. Один заключается в достижении ощущения собственной силы и, таким образом, в установлении своего рода баланса между собой и миром. Затем мы можем привязать свои желания к объекту, не теряя из-за них равновесия. Но нужно сделать и второе: нужно фетишизировать само желание. Мы не можем связать себя с целостным объектом как таковым, и поэтому нам нужны стандартные обозначения сексуальной привлекательности. Мы получаем их в виде «сигналов», которые служат для сжатия объекта до приемлемого размера: мы смотрим на грудь или черное нижнее бельё, что позволяет нам не принимать во внимание в целом человека, с которым мы имеем дело. Этими двумя способами мы лишаем партнёра великолепия и силы и тем самым преодолеваем нашу общую беспомощность перед ней. Один из пациентов Гринакра прекрасно передает проблему:
Если он продолжит видеть девушку, она станет для него всё более отталкивающей, тем более что его внимание, казалось, неизбежно сосредотачивалось на отверстиях её тела. Даже поры её кожи стали слишком заметными, начали увеличиваться и становиться отталкивающими. . . . Постепенно он обнаружил, что мог бы добиться большего успеха, если бы подошел к девушке сзади, и визуально или тактильно разница между ними осознавалась бы им не так остро.
(Здесь я вспоминаю и о знаменитом рассказе Руссо о его отвращении к захватывающей дух венецианской шлюхе, появившемся, когда он заметил небольшой изъян на ее груди.) Когда подавляющий объект не может быть сжат для перемещения фокуса желания, он может стать отталкивающим, так как его животные свойства отделяются от него и начинают выступать всё больше и больше. Я думаю, это могло бы объяснить парадокс, заключающийся в том, что фетишист поражен великолепием объекта, его превосходством, но все же находит его отталкивающим в своей животности. Ступня сама по себе становится проблемой как парадигма уродства только тогда, когда мы не можем вплавить её в тело с помощью стремления нашего собственного желания и воли. В остальном это нейтральная часть привлекательной женщины. Таким образом, трудность фетишистов в точности такая же, как у ребёнка: неспособность справляться с ситуациями, требующими прагматического действия, с должной невозмутимостью. Я думаю, это также помогает объяснить, почему типичный фаллический нарцисс, персонаж Дон Жуана, часто воспринимает любой объект – уродливый или красивый – с тем же равнодушием: на самом деле он не воспринимает его в его подлинно индивидуальном качестве.*