Поэтому мы противимся им, чтобы чувствовать себя свободнее. Ирония судьбы заключается в том, что мы делаем это некритически, боримся внутри нашей собственной брони; и поэтому мы увеличиваем нашу ведомость, второсортное качество нашей борьбы за свободу.
Даже в наших играх с беспокойством мы не осознаем своих побуждений. Мы самовольно жаждем стресса, мы выходим за собственные границы, но при этом мы боимся обжечься. Мы делаем это при помощи фондовой биржи, спортивных тачек, атомных ракет, карьерной лестницы, конкуренции в образовании. Мы делаем это в тюрьме в форме диалога с нашей маленькой семьей, заключая брак против желания родителей или выбирая свой образ жизни, исходя из их недовольства, и так далее.
Отсюда сложное и второсортное качество всей нашей воли. Даже в наших страстях мы дети, играющие в игрушки, которые представляются нами как реальный мир.
Даже когда эти игрушки разбиваются и стоят нам жизни или рассудка, утешающий факт того, что мы были в реальном мире, а не в манеже наших фантазий, обманчив. Мы все еще не встретили свой рок на наших собственных условиях, которые мы диктуем судьбе в борьбе с объективной реальностью. Это фатально и иронично, как ложь, в которой мы так нуждаемся, чтобы жить. Это обрекает нас на жизнь, которая никогда на самом деле нам не принадлежала. Только в процессе разработки современного психоанализа мы смогли понять, о чем давно догадались поэты и религиозные гении: доспех личности настолько важен для нас, что сбросить его — означает рискнуть смертью и безумием.
Нетрудно рассудить: если характер является невротической защитой от отчаяния, и вы избавляетесь от этой защиты, вы признаете свое экзистенциальное поражение, полное осознание подлинного человеческого состояния. То, чего действительно боятся люди, против чего они борются и чем они движимы.
Фрейд прекрасно подытожил, подметив, что психоанализ вылечил невротическое страдание, чтобы показать пациенту общее несчастье жизни. Невроз — еще одно слово для описания сложной техники избегания страдания, но реальность — это и есть страдание. Вот почему с древних времен мудрецы настаивали на том, что для того, чтобы увидеть реальность, нужно умереть и возродиться.
Идеи смерти и возрождения присутствовали во времена шаманов, их можно обнаружить в основах Дзена, философии Стоиков, в книге Шекспира «Король Лир», а также в иудео-христианской и современной экзистенциальной мысли. Но только с помощью научной психологии мы смогли понять, что поставлено на карту смерти и перерождения: личность человека — это невротическая структура, которая восходит прямо к его сердцу его человечности. Как выразился Фредерик Перлс, «стерпеть свою смерть и после этого возродиться — крайне непросто». И это непросто именно потому, что столь многое от личности должно умереть.