Пришел к бабушке сразу с гостинцем, соседи, похоже, все же вошли в ее положение. Я положил на стол две пачки «Солнечного севера», бабушка улыбается, а глаза слезятся. Я подошел к шкафчику, сдвинул открытку «С Первым Мая!». Все было на месте. Бабушка смотрит на меня внимательно, садится на стул и вдруг говорит:
–Ты уже, внучок, большой вырос. Хочу тебе одну притчу рассказать…
Она знала такие слова. Я не знал, кто мои предки, откуда и как оказались на этой земле. Редко, когда она брала семиструнную гитару и пела романсы, я понимал, что мне многого не рассказали, чтобы сохранить жизнь и здоровье. Уж очень она в такие моменты не была похожа на маму дочки-кочегара. Как-то, по-старчески забывшись, обронила женские имя и фамилию и вспомнила о днях общения с этой персоной. Много лет спустя я понял, что она говорила тогда о гении в хрупком женском теле, путь земной закончившей в 1941 году в Елабуге. Бабушка начала рассказ негромкой, но очень грамотной речью:
– Ровное-ровное золотое поле, пшеницы в колосе тяжелом, чуть волнуется ветром жарким. В поле узкая дорога к дальней деревушке. По дороге идет старая, сгорбленная бабушка с узелком на локотке. Идет медленно, похоже, она давно уже в пути. Подходит шаркающим шагом к околице деревни. Тут мужик, клевер косит. «Скажи, сынок, – обращается к нему старушка,– эта дорога ведет к Храму?». «Нет, матушка, – бодро мужик отвечает. –Эта дорога не ведет к Храму. А вот та, – тычет он пальцем левее, – ведет к Храму». Пауза. Старушка подошла к нему на шаг ближе и спросила: «А зачем же тогда эта дорога нужна?».
Теперь пришла моя очередь задавать вопросы. Я спросил у бабушки:
–А есть ли эти золотые поля, этот хлеб и эта воля?
– Есть, внучек, – кивнула в ответ бабушка. – И это наша с тобой Родина.
Красиво все и волнующе, только моя Родина здесь, среди болот и стлаников, иван-чая и сугробов. Здесь зарыта моя пуповина. Клятву верности я, еще малым, принес этой земле. Если мне будет суждено найти дорогу к Храму, то она начнется отсюда.
***
А так все по кочкам и по кочкам. Техникум, Дом пионеров, в субботу танцы в горсаде. Если с кем-нибудь там повздорим, то на мне обязательно порвут одежду. Лучше бы синяки на лице носить, чем мамины слезы и упреки. Нет же, отрывали рукава и карманы. А вот и Галочка пришла на танцы, с подругами и без брата. Я в кустах хлебнул кислого «Ризлинга» и решил наконец-то высказаться, да и с поцелуями. Хорошо, одежду не порвала, только ногтями лицо расцарапала. Теперь-то точно первая любовь закончилась.
В Доме пионеров у меня получалось, оказывается, был способен к такого рода искусству, как-то и сам за год окреп. В теле жизнь забурлила и стала ароматнее. А осенью на картошку, далеко, в глубь земли гиляцкой, где посуше, помогали селу. В глубине острова, дальше от моря, в отсутствие туманов, где и была эта самая земля, картошка росла красная и вкусная. Комсомольский актив особо не присутствовал на таких мероприятиях, и мы за неделю переиграли во все свои юношеские игры. Техникум хороший был, какой-то некомсомольский. Никто не переживал о моей плохой репутации, значки комсомольские носить не заставляли, и собрания, если и были, то так, отписаться. Директор был старый, седой, с палочкой ходил. Похоже, хотел видеть в нас больше хороших рабочих, чем активных строителей коммунизма. Последний, кстати, должен был уже через десять лет состояться. Директор, похоже, когда-то тоже был с большой земли, а сюда был прикомандирован насильственно. На картошку мы приехали точно в количестве по распорядку райкома партии. Деньги не платили, а стипендий после колхоза многих лишали.