забыть, как чувствовать. Как ощущаются эмоции. Не разрушающие, — с ними он знаком и давно "дружил".
Когда случайно прищемил дверью палец и почувствовал, что все еще живой — удивился, будто впервые увидел снег.
Когда кто-то злил его настолько, что внутри свирепствовал огонь, сжигая на своем пути каждого — он наслаждался.
Нездоровая попытка дать себе то давным-давно утерянное среди бесконечного отчаяния. Но и оно больше не отзывалось никак. Ушло, не махнув на прощанье.
Эти эмоции спасали его. Не позволяли перейти на стадию оболочки, просто существующей.
И теперь, смотря в по-настоящему испуганные глаза Фоукс, он усмехнулся, чувствуя, как по телу разливается тепло. Когда рядом кто-то радуется, совершенно безразлично. Безвкусные, не имеющие значения эмоции. Зато боль и страх — гребаный леденец на палочке.
— Вы знаете, зачем я вас позвала? — профессор смотрела на студента, абсолютно игнорирующего ее присутствие.
— Я выбран старостой мальчиков.
Дейвил чуть наклонил голову влево, из-за чего одна волнистая прядь шоколадных волос упала на правый глаз. Он ждал, когда Фоукс отвернется. Отведет взгляд, показывая трусость.
— Он не может быть старостой, — замотала головой с искренней уверенностью в своих словах.
И да, перестала напитывать Дейвила почти осязаемым отчаяньем. Смотрела на старуху Горденгер, ища в ней кого? Гребаного спасителя?
"С чего тебя вообще волнует мое назначение?"
Дейвил не спешил озвучивать колкий вопрос, облизывающий язык в ожидании освобождения.
— Почему, мисс Фоукс? — заявление удивило профессора.
Дейвил сунул руки в карманы брюк с показным ожиданием.
"Давай, расскажи, мне тоже интересно узнать".
Нахмурившись, Фоукс уставилась в окно за спиной Горденгер.
Чего молчишь? Дай Дейвилу маленький повод выплеснуть скромную порцию яда. Но нет. Она продолжала хмуро смотреть в одну точку.
Не дождавшись аргумента против, профессор вернулась к теме разговора.
— Вам выпала честь быть старостами школы в этом году…
— Чего? — перебил Дейвил резким выпадом. — Отброс — староста?
На точеном лице отразилось отвращение пополам с презрением. Плечи напряглись, натягивая рубашку до треска.
Это идиотский прикол старухи? За ней никогда не замечалось наличие чувства юмора. Хоть какого-то. Так что это нихера не смешно.
— Я прошу вас держать себя в руках, мистер Дейвил, и не выражаться, — строго осадила профессор.
Заставить Дейвила чувствовать вину — задача непосильная. Невыполнимая.
Губы скривились, выражая все не озвученное, но кое-что дал услышать.
— Отбросы никогда не были старостами, — он сдержанно цедил слова, наплевав, что ему снова прилетит от Горденгер.