Скулы Энварда сделались такими каменными, что казалось, он больше не заговорит, но в следующий миг его брови приподнялись, выражая глубокое подозрение и изумление.
— Думаете, что я не могу никого заинтересовать? — выпалила я.
— Думаю, что можете. Вы очень способны, — неожиданно согласился он.
Я хмыкнула, гордо вздернув подбородок, но тут меня будто обухом ударили. Постойте! И тут осознание этого короткого, но содержательного разговора, пронзило словно громом, а следом потянулась волна смятения.
— Знаете… что?! — задохнулась я.
— Что?
— Перестаньте меня лапать, мне неприятны ваши прикосновения, и вы неприятны, вы… вы… — ощущения его прикосновений к моему смущению были в равной степени противоположны сказанному.
— Что я?
— …Невыносимы и… — я сцепила зубы.
— Довольно, — отрезал он, оборвав на полуслове, и потащил к карете.
— Что вы делаете?
— Забираю тебя.
— Что?! Что вы позволяете?! Вы не можете!
— Могу. Очень даже могу…
— Меня ждут, я не могу уйти, — сделала отчаянные попытки вырваться.
— Кто вас ждёт? — стальным тоном спросил лорд, будто это дико раздражало его.
— Да какая вам разница?! Отпустите меня! — дернулась я, когда мы уже приблизились к карете. — Вы меня не можете насильно увезти, я напишу на вас жалобу, слышите?!
Но в ответ я услышала лишь пренебрежительное фырканье.
— Можете писать, сколько хотите, не сомневаюсь, что это ваше любимое занятие.
— Что?.. Да что вы о себе мните?! Если вы думаете, что можете так обходиться с простой девушкой, то ошибаетесь. И, кажется, вы кое-кого забыли?
Дэйрок бесцеремонно открыл дверь, пропустив мимо мои слова, сжал локоть и подтолкнул внутрь кареты. Нет, ну, в самом деле, не звать же на помощь и поднимать на уши весь дворец? Но как же работа? Меня ещё никто не отпускал, и ко всему все мои планы приблизиться к магам рухнули! Я бросилась наружу, но дверь захлопнулась и замкнулась. Я быстро пересела к другой двери, в которой тут же появился рен Энвард. Он тяжело плюхнулся на сиденье и закрыл дверцу, щелчок дал понять, что я заключена в клетку.
Я глянула на лорда самым лютым взглядом, каким порой пользовалась в своей кухне, подгоняя помощников, но впервые он не сработал — на лице Дэйрока ни капли эмоций, лишь непоколебимость.
— К “Золотой утке”, — приказал он кучеру.
Я раскрыла губы и сомкнула, скрестив руки на груди, фыркнула, сдерживая оглушительное негодование.
— Хочу, чтобы вы знали: я вас… ненавижу! — выпалила в сердцах.
Дэйрок хмыкнул, кажется, этому истукану всё равно, что о нём думают. Да уж, такой самоуверенности можно позавидовать, господин явно высокого мнения о себе, убеждён в своей неотразимости. Как же хотелось до покалываний в языке ужалить его так, чтобы у него несварение случилось!