— А как ты к королю в друзья попал?
— Откуда знаешь?
— Да как только мы вошли, Величество сообщил нам об этом. Он сказал, что его друг и Глава Магконтроля герцог Стефанс ду Вудворд подсунул ему очень секретные документы и просил оказать нам помощь.
— Вот ведь! Просил же, чтоб меня не выдавал. Да что уж теперь. Сдружился-то я не с королём, а ещё с принцем Доджем. Он в нашей группе был. Нормальный парень, не высокомерный, общительный. Мне очень во многом помог. Меня хотели отчислить из Академии, так он упросил отца посодействовать, чтоб оставили. Дали нам с ним срок полгода. Если я по знаниям не выровняюсь со всеми, то вынужден буду с Академией попрощаться. Вот он за меня взялся и группу привлёк. Когда мы с Доджем сдружились, я много ему рассказывал о Земле. Он потребовал обучить его моему языку.
— Зачем?
— Он заявил, что когда станет королём, а я Главой Магического Контроля, мы введём русский язык, как тайный. И обучать этому языку будем под магической клятвой. Так что русский язык в королевстве знают наши послы, разведчики, ну и ещё несколько человек.
— Вы же в дружественных отношениях с соседями. Зачем вам у них шпионы?
— Отношения дружественные, но присматривать за соседями нужно. Особенно за Познарией.
Я слушала Стефа со странным двойственным чувством. Я надеялась, что всё же это он — Степан. Ждала этого разговора, признания. Но где сумасшедшая радость со слезами и счастливым смехом? Что-то во мне оборвалось, и душа наполнилась давящей пустотой. Неужели я надеялась на другое? Ожидала услышать, что он Николай? Наверное. Я же Степана не любила, только думала, что люблю. Что было между нами? Несколько минут разговора шестнадцатилетней девчонки с полупьяным девятнадцатилетним парнем, один поцелуй с обещанием ждать, потому что так и так ещё подрасти нужно, и три года переписки. И чувство превосходства над признанными красавицами, особенно перед сестрой, гордилась, дурёха: вот, мол, не вас, красивых скороспелок, и не тебя, сестрица, выбрал первый парень на селе. И всё. А эти три года всегда рядом был Николай, мой Колька, мой почти сиамский близнец. И даже когда он уехал учиться на лётчика, и мы встречались раз в полгода, и кроме почти целомудренных поцелуев ничего не было, он оставался МОИМ. Мы с ним вросли друг в друга. О Степане я такого сказать не могла. А когда Кольки не стало, во мне образовался вакуум. И этот вакуум я лелеяла, пестовала, пока не увидела беспомощность и растерянность Юрки Скорнякова, ехавшего в автобусе из роддома с месячной малюткой на руках. В дом малютки он дочь не отдал. В тот же день я пришла к нему. Вакуум постепенно заполнился проснувшимся материнством. И вот теперь передо мной сидит мужчина, в котором живёт душа Степана, смотрит на меня выжидающе, а у меня и слов нет. Подожди, Стёпа, я сейчас, я не позволю пустоте разрастись до вакуума. В груди запекло, и по щекам потекли слёзы.