Для приличия военный прикрикнул на маленьких рабочих. Те тут же разбежались в разные стороны и вновь склонились к кирпичам.
Страницы карманного календаря медленно, но верно переворачивались, теплые августовские дни закончились и наступила осень. Пошли проливные дожди, ледяной ветер принялся задувать изо всех щелей. Неприятная сырость пронизывала воздух. Жители детского барака стали заболевать. Со всех сторон кашляли, шмыгали носами и чихали. В медпункт удавалось попасть единицам, и то не всегда лечение помогало. Не обошла простуда и наших ребят. Противное першение в горле никак не отпускало Мари, а Иссура беспокоила острая боль в ухе. К врачам друзья обращаться не решились. За все их время пребывания в этом лагере они стали вести себя тише и почти ни с кем не разговаривали. Они перестали всем доверять, стали более скрытными. Бедных детей держал в узде страх. Страх перед смертью. Каждый раз, когда взгляд их падал на заткнутые за пояс военные пистолеты, по телам проносилась дрожь. Юное воображение рисовало ужасающие картины. Лишь страх поднимал их до рассвета с постели и вел на работу. Лишь страх держал их на тонких, как спички, ногах.
Теперь почти каждое утро из барака выносили мертвые тела. Мари даже стала постепенно привыкать к такому пробуждению. Хотя при виде бледных лиц, навеки застывших в муках, что-то болезненно сжималось у девочки внутри. Ведь когда-то на этих лицах плясали улыбки, а стеклянные теперь глаза восторженно наблюдали за ее вечерними танцами. Больше всего Мари боялась оказаться на этих носилках. Боялась не дожить до освобождения и умереть никем. Хотя, как никем? Она – честный рабочий своей страны и трудится здесь ради Германии. Следовательно, она уже что-то да значит.
– Как думаешь, я ведь права? – однажды, делясь своими идеями с другом, поинтересовалась Мари. Иссур кивнул.
– Конечно. Я тоже в последнее время об этом думал. Да, нам порой бывает холодно и плохо. Но раз уж мы здесь оказались, значит надо работать и работать не покладая рук. Всю жизнь я хотел быть кому-то полезным. Помогал по дому родителям, читал дедушке вслух книги, доносил пожилым женщинам до дома тяжелые сумки. И сейчас я работаю здесь и помогаю своей стране, а это – большая честь. Ради этого и стоит возить тележки, ради этого и стоит жить.
– Ты говоришь совсем как взрослый, – подметила Мари.
– Мне кажется, что мы оба повзрослели.
Казалось, с каждым часом становилось все холоднее. Теплой одежды и даже обуви рабочим не выдавали, отчего дети чуть приспускали длинные штаны и обматывали пятки грязной тканью. Дожди лились стеной почти каждый день. Койки в бараке быстро пустели, однако быстро и занимались новоприбывшими «переселенцами», еще не растерявшими ложных надежд. Просвещением новичков занимались по ночам. Сразу все карты, разумеется, не раскрывали, а описывали в общих чертах здешний общественный строй, правила и образ жизни. Большинство ребят плакали. Работы с наступлением холодов не убавилось, порции хлеба по-прежнему были маленькими, а о выходных или отпусках и речи не шло. Мари едва передвигалась на ногах. Ей было противно трогать свой впалый живот, выпирающие ребра и колени.