Очередная пауза затягивается, спазм душит горло, и я не нахожу слов. Больно, страшно – все это сейчас происходит и со мной.
– Я бросил сам, – продолжает Кирилл, – но это было трудно. Была ломка, не столько физическая, сколько эмоциональная, плюс вся эта ситуация, и то, что случилось с Сашей… Я сорвался, потекла крыша, родители перепугались и сдали меня в частную психушку. А я только умолял, чтобы отец не бросал Сашу, чтобы продолжал давать денег. Ползал перед ним на коленях в соплях и трясучке. Отец помог. Только Сашу это не спасло.
Кирилл отходит к окну, смотрит в него, кажется, это его способ спрятаться – глядя в никуда, потому что сейчас он однозначно ничего не видит.
Вот значит как. Саша. Первая любовь. Та самая девочка, с которой у него были серьезные отношения? И авария, которая разделила их жизни навсегда. Наверное, навсегда, раз он здесь один. Нет, не один, теперь уже не один.
Мне снова становится больно. Сколько же он пережил! Как вообще выкарабкался, то, что я вижу его сейчас таким – это же просто нереально! Это какую силу воли надо было иметь, чтобы выбраться из того ада и пойти дальше? Не просто абы как пойти, а измениться в лучшую сторону. Выбросить из жизни все, что тебя разрушало, дисциплинироваться, взять на себя ответственность…
Я вскакиваю и, чуть поколебавшись, подхожу к нему, Кирилл поворачивается ко мне. Вытаскиваю его руки из карманов, чтобы взять ладони в свои, а когда разжимаю, чувствую, как начинают дрожать губы: на каждой по четыре красные метки от ногтей.
Самообладание изменяет мне: крепко прижимаю Кирилла к себе за шею, он аккуратно кладет руки на мою спину. Целую его лицо, куда попадаю, чувствуя, как соль его слез мешается с моими. Мне хочется сказать, что он не виноват в том, что случилось. Что несмотря на то, что им было всего восемнадцать, она могла отказаться, остаться в стороне.
Мне хочется придумать еще миллион слов и оправданий, от которых ему станет легче. Но ему не станет. И я их не скажу. Потому что как бы ни хотелось: мы оба понимаем, он действительно виноват.
Кирилл ничего не говорит, просто утыкается лбом мне в плечо, крепко обнимая, а я глажу его по волосам. Как бы там ни было, это прошлое. Тяжелое, болезненное, тянущее к тебе темные лапы. Но прошлое.
– Где она сейчас? – спрашиваю, когда минут через пять мы разрываем объятия, и Кирилл идет к столу.
– Они уехали спустя три года после аварии, – стекло графина позвякивает о стакан, пока он наливает в него воду. – Почти тысяча километров отсюда. За Сашей ухаживает мать, я высылаю им деньги каждый месяц. Просто чтобы они могли поддерживать ее в этом состоянии, о выздоровлении речи уже нет.