Я тихо зашел, но увидел, что из столовой падает свет и слышен звук работающего телевизора.
– Сюрприз! – сказал я, заглянув в комнату. – Соскучились?
– Очень! – ответила Ира.
Она сидела, завернутая в полотенце, за столом, на котором мигала елка, и улыбалась. Ее волосы торчали в разные стороны пружинками антенн, а глаза отдавали маньячным блеском.
При виде меня она встала, полотенце хотело упасть, но она ловким движением его поймала. Неровной походной она пошла на кухню и включила там чайник. Пока Иры не было, я успел осмотреться. Меня не было четыре дня, а квартира как будто перестала быть моей. Игрушки, одежда и фантики от конфет заполонили собой все открытые поверхности. Я хотел было, сказать что-то язвительное, но сдержался.
На столе стояла почти пустая бутылка шампанского.
– Будешь? – спрашивает Ира и ставит чистый бокал на стол. – Конечно, будешь, что я за глупые вопросы спрашиваю? На.
– Вот так захочешь бросить пить, а у тебя искушения на каждом шагу.
Я беру бокал в руку и зависаю.
– Завтра бросишь. Сегодня есть повод.
– Да мне никогда повод особенно не требовался. А что празднуем?
– Празднуем новую жизнь.
Ира сегодня странная.
– А есть что пожрать на этом празднике жизни? – спрашиваю я и иду к холодильнику.
– Пельмени.
– А я так рассчитывал на твой борщ. Ну или на любой другой суп.
– Я воспользовалась твоим новогодним советом и решила меньше париться и упрощать, где возможно.
– А при чем тут борщ?
– Два часа жизни! Ты знаешь, что борщ – это в среднем два часа жизни женщины? Сегодня я решила потратить их на зоопарк и покормила Мишу фастфудом.
– Ну ты, мать, даешь.
Я рылся в холодильнике и к своему великому сожалению вынужден был признать, что там нет ничего готового. Ладно, пусть будет яичница.
– Хочешь, я пожарю тебе картошку? Ну или макароны сварю?
Я хотел, но видя, что Ира с трудом стоит на ногах, решил отказаться.
– Как Миша? Куда вы ходили?
Я достал сковородку и поставил ее на плиту.
– Миша победил смерть.
Моя рука с ножом замерла, занесенной над яйцом.
– Что?
– А то. Никто не верил, а мой мальчик справился. Он боец.
– Весь в мать.
Я краем глаза следил, как Ира размешивает сахар в чае. Звук ударяющейся ложки о чашку, как пенопласт по стеклу, действовал мне на нервы.
И тут она рассмеялась, громко, во весь голос и от души. Я думал, что она будет плакать, а она смеялась. Я разбил яйца на сковородку и кинул туда остатки хлеба и бекона.
– Девушка твоя приходила.
– Какая?
– А у тебя, что их несколько? Надя.
– Надя? – Я искреннее удивился. Меньше всего я бы ожидал, что она придет ко мне. Не в ее характере снисходить до разборок.