– Она такая красивая. Даже не так, она идеальная. И видно, что любит тебя. А ты ее?
– Я ее нет.
Хотел ли я любить Надю? Да упаси господи быть в нее влюбленным.
– Чего тебе не хватает?
Я и сам не знал, чего мне не хватает. Но я совершенно точно знал, что по доброй воле никогда не влюблюсь.
– А с тобой, что не так? Почему ты одна? – решил я перевести разговор.
– Я еба…тая, со мной все не так, – сказала Ира и грустно рассмеялась.
Она сделала большой глоток чая и продолжила:
– В моей жизни был только один мужчина. Я влюбилась в Костика в семнадцать. Это была волшебная первая любовь. Он носил меня на руках, и мы были очень счастливы сначала вдвоем, а потом втроем.
– И что произошло?
Ира молчала, уставившись в кружку. Я даже подумал, что она не слышала мой вопрос.
– Почему любовь прошла?
– Мы ее разрушили. Миша заболел, и я хотела родить еще одного ребенка, чтобы он стал донором для Миши. А Костя считал, что так нельзя. Мы много спорили, ругались. Я пыталась его убедить, что это единственный шанс для Миши. Но он уперся. Сказал, что детей надо рожать от любви, а не на органы. В общем, я его выгнала, продала родительскую квартиру и уехала в Тель-Авив, вернулась и подала на развод.
Я молчал. Уставился на сковородку, чтобы не сказать лишнего. Вот именно поэтому я не женюсь никогда.
– А сейчас я жалею. Что лишила Мишу отца, а себя мужа.
– Так можно же помириться?
– Ты думаешь?
– Уверен.
– Ничего уже не будет как раньше. Я не знаю, смогу ли его простить.
– Так ради бога не прощай. Но это же не только твоя история. И, насколько я понял, сегодня ты празднуешь победу жизни над смертью? Раньше в честь великих побед следовали помилования для приговоренных к смертной казни. Сейчас, мне кажется, тоже практикуют что-то подобное.
– Так Костя ушел и не просится обратно. Я, может быть, и смогла бы простить, если бы он сам пришел мириться.
– Ну что ты как маленькая.
Когда мой незамысловатый ужин был готов, я выложил все на тарелку и пошел за стол. Только тогда я увидел клетку с крысой. Я подумал, что она спит, и дунул на нее. В детстве я так будил своего хомячка. Он так забавно дергался от этого. Но Анфиса не пошевелилась. Я поднял глаза на Иру и все понял.
– Мне жаль, но можно убрать мертвую крысу с обеденного стола? И не делай такого выражения лица, это просто крыса. Ладно Миша, он ребенок, но ты-то взрослая. Не впадай в маразм. Крысу нужно выкинуть.
– Я не могу. Я ее боюсь. Можешь ты.
Я взял клетку со зверьком и вынес ее на помойку.
– Спасибо, – сказала Ира и допила остатки шампанского.
Я молча ел яичницу, пока Ира гипнотизировала взглядом елку и загадочно улыбалась. Но я ее не трогал, все ж торжество жизни у человека. Я пытался угадать, что в ее голове? Я совершенно не понимал эту женщину. Еще несколько дней назад это было мне не интересно, а сейчас я поймал себя на мысли, что впечатлен. Замотанная в полотенце, она с одной стороны была такая беззащитная в своей открытости, а с другой полна решимости и какой-то внутренней силы. И ее как будто не волновало, как она выглядит. Это зацепило меня, я никогда себе такого позволить не мог. Я видел такое количество голых женщин с идеальными телами, что не смогу их всех вспомнить. Но чтобы кто-то из них сидел передо мной не накрашенной и не при полном параде в позе королевы, не припомню. Она не пыталась мне понравится, и сейчас я задался вопросом, почему?