А дальше… Скатертей она не нашла. Обследовала все закутки — парадной посуды в доме не держали. «Обойдусь! Плакать не стану», — часто моргая, Катя прогнала злые слезы.
Вынула из шкафа льняную белоснежную простыню. Подумала и добавила к ней ветхую. «Подложу под льняную, для мягкости. Мама всегда так делала», — Катя содрала со стола жесткую, стоящую колом, клеенку.
Через полчаса стол преобразился. Взлохмаченная, раскрасневшаяся Катя обозревала воплощение спонтанного решения.
Посередине стола красовалось плоское блюдо из пожелтевшего фаянса, с горкой красиво уложенных пирогов. Рядом примостилась миска с крашеными яйцами. Две эмалированных миски с салатами. Закуски на щербатых тарелочках с надписью «Общепит». На старинной из розоватого стекла селедочнице маслянисто поблескивала рыбная нарезка, присыпанная зеленым луком. Под шпроты Катя пожертвовала красивое фарфоровое блюдце, неизвестно откуда затесавшееся в старушечьих пенатах. Несколько граненых стаканов и стопок, отмытых с содой до блеска, горделиво ожидали своей участи. Разнокалиберные ложки и вилки в ряд лежали на краю стола. Жесткие венские стулья и две скрипучие кухонные табуретки окружили стол.
«Давно пора Сонечку будить», — спохватилась Катя, но опоздала.
Тяжело хлопнула входная дверь, привычно забубнил голос старой женщины.
Катя спешно взяла дочку на руки, целуя теплые детские ручки. «Не миновать мне старушечьих нравоучений», — тоскливо пронеслось в голове.
В комнату грозно вплыла баба Люба:
— Почему до сих пор дитя не одето, не умыто… — и вдруг резко замолчала. Взгляд ее был устремлен в залу.
«Конец мне!» — Катя убито втянула голову в плечи.
— Баба Люб, я думала, ты обрадуешься. Троица все же! — виновато проговорила она.
Старая женщина молча прошла к столу и грузно растеклась по стулу. Голова в белом праздничном платке склонилась на грудь.
Катя бросилась в залу, стиснула безвольно поникшие бабы Любины плечи, прижалась пылающей щекой к старческому лицу:
— Не сердись! Пожалуйста, не сердись! Хочешь, все назад уберу?!
Из прикрытых глаз старой женщины заскользили слезы:
— Спасибо, доченька! Не ждала я подарка от своей горемычной жизни. Даже на Троицу не ждала! Теперь и у меня все как у людей. Стол в зале накрыт и гости в доме! Димка сейчас придет, и праздновать будем! — плечи бабы Любы мелко затряслись в безмолвных и, как оказалось, счастливых рыданиях.
Катя растерянно хлопала глазами. Всхлипнув в последний раз, баба Люба пришла в себя:
— Иди, займись картошкой, с тушенкой быстро сварим, — властно отдала она приказание Кате. — Я пока Сонечку одену-покормлю. Димка машину поставит и придет. Гулять будем. Он торт передал, убери в холодильник!