Лет шесть спустя, когда писарь в III армейском запасном полку, куда прибыл наш маршевый эшелон, задал мне неожиданный вопрос: "Где и когда принимал воинскую присягу?" (такой пункт в красноармейской книжке обязательно должен был быть заполнен, иначе юридически ты не мог считаться военнослужащим), я так растерялся, что чуть было не брякнул: "В Москве на Старообрядческом кладбище в 1936 году!"
После того как я стал своим, моя слава сделалась достоянием нашего двора, а туфли - предметом особой гордости огольцов и откровенной зависти вахлаков. Никто не знал, чего стоило мне это бремя славы - туфли мои не разнашивались и зверски жали ноги. Зато во дворе я прочно занял место сапожника Булкина в ряду достопримечательных личностей, после знаменитого боксера-тяжеловеса Николая Королева и милиционерской коровы, которыми гордился наш двор, а сапожник Булкин был так ошарашен качеством заграничной продукции, что даже бросил пить и, видимо, вследствие этого умер.
Когда я вернулся с войны живым и почти невредимым, знавшие меня с детства откровенно недоумевали: как такой растяпа, неумеха и хиляк, "нянькин сынок" и "книжный червяк" ухитрился не погибнуть и не загнуться на фронте?
Конечно, мне повезло, но секрет не только в этом. Думаю, что многим я обязан также нашему двору, в котором вырос и где прошел долгий и тернистый путь от презираемого всеми отщепенца до своего огольца.
Когда во время войны я попал в армию и очутился на фронте, я страшно растерялся - совсем не потому, что я был трусливее всех и дрожал за свою шкуру, а потому, что оказался ни к чему не приспособленным, не мог пристроиться к тому делу, за которое мечтал пролить свою кровь и даже пожертвовать жизнью.
Может быть, так получилось из-за того, что голова моя была набита тогдашней школьной премудростью, что я чересчур начитался для своего возраста, чересчур перемудрил. А на войне все оказалось совсем не так, как я себе это представлял по газетам, книгам, кинофильмам и сводкам Совинформбюро.
А на фронте если солдат не пристроится вместе с другими к делу, то быстро начинает доходить и загибается, пропадает ни за понюх табаку.
Как многие другие бедолаги, я мог бы скатиться по этой горестной дорожке до самого конца, если бы не понял простую истину, которая меня и спасла: любое воинское подразделение - это то же самое, что наш двор, где царит точно такой же неписаный закон: "держись своих, бей чужих и легавых. И если не придешься ко двору, не станешь своим "огольцом" среди солдат - хана тебе, крышка. Ничто тебя не спасет - ни патриотизм, ни воинский устав, ни всесильный устав партийный, ни Бог, ни царь и не герой...