"Отец города" почему-то не выступил, как это было объявлено, а радио стало хрипеть и вообще смолкло.
Наскоро собрав вещи и на всякий случай подпоясав по-военному пальто старым папиным ремнем с зажимной пряжкой, который он привез из Китая, я побежал в военкомат узнавать, что же происходит. Военные ведь должны быть в курсе дела.
Однако военкомат, находившийся в нашем доме, оказался закрытым. Валялись в беспорядке брошенные картонные папки, ветер носил по двору бумаги и золу от догоравших костров - все указывало на поспешную эвакуацию.
Я бросился со всех ног к Колдуну, моему дружку, жившему над нами. Когда я ворвался в его квартиру, мне в нос ударил запах пирогов с капустой. На кухне у них дым стоял коромыслом - пеклось, жарилось, шкварилось, словно на свадьбу. Колдун сказал, что сегодня у них большой сабантуй: во-первых, на работу больше не надо ходить - всех рассчитали и выдали деньги на три месяца вперед; во-вторых, с самого утра в магазинах продукты раздают без карточек, задаром, и, в-третьих, сосед дядя Коля аккурат сегодня именинник... А тут и сам дядя Коля заявился, таща полный ящик поллитровок "Московской особой" - и выпивка обеспечена!
- На складе "Пищеторга" по два кило масла в одни руки дают! - возвестил он. - А на "Компрессоре" муку "выбросили"!
- Дядя Коля, правда, что наши уходят из Москвы? - спросил его я.
- Уходят ваши или приходят, а жрать-то все равно надо, - ответил дядя Коля.
Лично он никуда не собирался уходить, кроме магазина.
Колдун тоже побежал вместе с соседями - занимать очередь. Мы на ходу попрощались (в 1942 году он был призван в армию и пропал без вести на Волховском фронте).
...Взяв вещи, я пошел по Центральному проезду мимо громадной толпы у продмага № 20 и булочной, в которых наша пролетарская окраина отоваривалась дармовыми харчами. Люди куда-то бежали с авоськами и сумками, откуда-то тащили ящики и мешки, в общем, шел продовольственный ажиотаж. Когда я вышел на шоссе Энтузиастов к условленному месту, часы показывали четверть первого. Папы еще не было, но, по моим расчетам, он вот-вот должен был подойти.
Не могу описать свои расстроенные чувства, с которыми взирал я на перспективу шоссе Энтузиастов, начинавшегося от Заставы Ильича, на Горбатый мост, нашу школу № 407 и военные склады напротив школы. Все происходившее на моих глазах казалось мне совершенно нереальным, как в каком-то дурном сне.
...Я стоял у шоссе, которое когда-то называлось Владимирским трактом. По знаменитой "Владимирке" при царизме гоняли в Сибирь на каторгу революционеров - это мы проходили по истории. Теперь революционеры-большевики сами по нему бежали на восток из Москвы. В потоке машин, несшемся от Заставы Ильича, я видел заграничные лимузины с кремлевскими сигнальными рожками: это удирало большое партийное начальство! По машинам я сразу определял, какое начальство драпает: самое высокое - в заграничных, пониже - в наших "эмках", более мелкое - в старых "газиках", самое мелкое - в автобусах, в машинах "скорой помощи", "Мясо", "Хлеб", "Московские котлеты", в "черных воронах", на грузовиках, в пожарных машинах...