— Не могу я его тебе отдать. Слово дал, что живот сохраню, коли к стойбищу выведет.
Разбойник аж едва не заплакал от радости, громко возопив:
— Правильно «голова», слово ты дал! На кресте!
Однако бродник лишь презрительно цокнул языком:
— Ну, коли мне не отдашь, отдай бабам. Их ведь тати едва ли не каждый вечер по кругу пускали, начавши бражничать… А какие молоденькие — они ведь сюда попали позже меня. Так я таких криков наслушался в первые две ночи… И их трое было-то. Девчушек. Но самую маленькую замучили насмерть.
Тут Ждан презрительно сплюнул на землю, а я меж тем заметил на лицах молодых пленниц первые признаки просыпающихся эмоций. Кажется, до них только сейчас стало доходить, что ныне никого насиловать не собираются…
— Так что нелюдь это, «голова». Настоящая нелюдь. А для нелюди слово на кресте ничего не значит — он и сам через него переступит, не задумываясь…
Увидев сомнения на лице дядьки, бродник постарался его дожать:
— И потом, ты ведь за своих воев обещал. Я же человек пришлый, за меня уговора не было.
— Как не было, как не было?! «Голова», ты слово свое дал!
Возмущенный вопль разбойника вдруг прервали какие-то странные, утробные звуки, от которых у меня по коже обдало холодком. Только пяток секунду спустя я понял, что это толи плачет, толи смеется одна из девушек, половину лица которой скрыл огромный, багровый синяк. И от этого на душе стало совсем тошно… Неожиданно вперед шагнул Микула:
— Ничего, Кречет, я на себя грех возьму.
И прежде, чем кто-либо успел среагировать, рухнувший на голову татя шестопер (тот самый, из сна!) буквально вмял его череп внутрь — только брызги крови, осколки костей и ошметки мозгов брызнули во все стороны… Я едва удержался, чтобы не вырвать — а удержал меня случайно пойманный, полный лютой ненависти и одновременно с тем мрачного торжества взгляд Ждана, от которого мне вновь стало не по себе.
Н-да, очень колоритный нам попался персонаж…
…- Так что выходит, северяне мы в большинстве своем. Из числа тех, кого округ крепости Белая Вежа еще при Владимире Красное Солнышко расселили. Да кто с тех пор с Дона кормился, да в поймах его землю степную, рекой напитанную, распахивал — плодородная она, дюже плодородная!
Ждан, с сердечным поклоном принявший из моих рук «фирменную» кашу (копченое сало и даже лук нашлись в запасах татей, наши-то давно уже поиздержались) на мгновение прервал свой рассказ о малой родине, но я тут же задал наводящий вопрос:
— А что теперь с Белой Вежей? Стоят ли в ней ныне ваши воины?
Мой собеседник отрицательно мотнул головой: