— Почему это должно было осуждать его на жизнь в одиночестве? — спросил Хоффман.
Гриффин сделал чуть заметное движение плечами.
— Если бы у вас был ум, как у моего дяди, — сказал молодой человек, — то вам не нужно было бы спрашивать. У Джорджа Белтера был мощный интеллект. Он мог каждого увидеть насквозь, заметить любую фальшь. Он принадлежал к людям, которые никогда ни с кем не дружат. Он был настолько самостоятельным, что ему не требовалось искать опоры в ком-либо, поэтому ему не нужны были друзья. Его единственной страстью была борьба. Он сражался с целым миром, сражался со всеми и с каждым.
— Только не с вами? — вставил Хоффман.
— Нет, — признался Гриффин, — со мной он не сражался, потому что мне плевать на него и на его деньги. Я не подлизывался к нему, но и не обманывал его. Я говорил ему, что я о нем думаю. Я был с ним честен.
Сержант Хоффман прищурил глаза:
— А кто его обманывал?
— Что вы хотите узнать?
— Он, вы сказали, любил вас потому, что вы его не обманывали.
— Так оно и было.
— Вы подчеркнули себя.
— Это вышло случайно, я не имел намерения подчеркивать свою скромную особу.
— А что с его женой, миссис Белтер? Он ее любил?
— Не знаю. Он не разговаривал со мной о жене.
— Она его, случайно, не обманывала? — не уступал сержант Хоффман.
— Откуда я могу это знать?
Хоффман не спускал глаз с молодого человека.
— Вы не слишком-то разговорчивы. Ну что же, раз вы не хотите говорить, ничего не поделаешь.
— Но я хочу говорить, сержант, — возразил Гриффин. — Я скажу вам все, что вы пожелаете узнать.
Хоффман вздохнул.
— Вы можете точно сказать, где вы были в то время, когда было совершено преступление? — устало спросил он.
Гриффина залил румянец.
— Мне очень жаль, сержант, но я не могу.
— Почему?
— Потому что, во-первых, не знаю, когда было совершено преступление, а во-вторых, даже если бы мне это было известно, я не смог бы вспомнить, где я тогда находился. Я боюсь, что немного перебрал сегодня. Вначале я был в обществе одной молодой особы, а попрощавшись с ней, заглянул еще в пару приятных мест. Когда я хотел вернуться домой, у меня спустила проклятая шина, и я понимал, что слишком пьян, чтобы починить ее. Я пытался найти какой-нибудь гараж, чтобы оставить автомобиль и взять такси, но лило как из ведра. В результате я ехал и ехал на проклятой спущенной шине, и это, должно быть, тянулось целый век.
— Действительно, шина порвана в клочья, — признал Хоффман. — Кстати, кто-нибудь еще знал о завещании вашего дяди? Видел его кто-нибудь, кроме вас?
— Да. Мой адвокат.
— Так у вас есть адвокат?