— Вы просто молодец, мистер Мейсон. Вы подоспели очень вовремя. Выпейте кофе, мистер Гриффин, вы сразу же почувствуете себя лучше.
Гриффин кивнул:
— Очень аппетитно пахнет, но я и так чувствую себя нормально.
Мейсон подал ему чашку.
— Вы ничего не знаете о существовании завещания? — неожиданно спросил Хоффман.
— Я предпочел бы не говорить об этом, господин сержант, если вы ничего не имеете против.
Хоффман взял у Мейсона чашку.
— Так уж странно получается, — заявил полицейский Гриффину, — что я почему-то имею кое-что против вашего желания. Прошу ответить на вопрос.
— Да, завещание существует, — неохотно признался Гриффин.
— А где оно?
— Этого я не знаю.
— Тогда откуда вы знаете о его существовании?
— Дядя сам мне его показывал.
— И что в нем сказано? Все наследует жена?
Гриффин покачал головой:
— Из того, что мне известно, она ничего не наследует, кроме суммы в пять тысяч долларов.
Сержант высоко поднял брови и присвистнул:
— Это совершенно меняет суть дела.
— Какую суть дела? — спросил Гриффин.
— Ну, все предпосылки следствия, — объяснил Хоффман. — Ее существование зависело от того, останется ли мистер Белтер в живых. С момента его смерти она практически оказывается на мостовой.
— Насколько мне известно, они жили друг с другом не самым лучшим образом, — поспешил объяснить Гриффин.
— Это еще ни о чем не свидетельствует, — ответил Хоффман задумчиво. — В таких случаях мы стараемся прежде всего установить мотив.
Мейсон широко улыбнулся Хоффману.
— Неужели вы серьезно могли предполагать, что миссис Белтер убила своего мужа? — спросил он таким тоном, как будто сама мысль об этом была смешной.
— Я провожу предварительное следствие, мистер Мейсон. Я пытаюсь установить, кто мог убить. Мы всегда перво-наперво ищем мотив. Вначале необходимо установить, кто получает выгоду от убийства, а уж затем…
— В таком случае, — вмешался Гриффин трезвым голосом, — подозрение должно пасть на меня.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил Хоффман.
— Согласно завещанию, — медленно сказал Гриффин, — я наследую все. Я не делаю из этого особого секрета. Дядя Джордж симпатизировал мне больше, чем кому-либо другому. Это значит, что он симпатизировал мне настолько, насколько позволял ему характер. Потому что я сомневаюсь, чтобы он вообще был способен на настоящую любовь и симпатию к кому бы то ни было.
— А какие чувства питали к нему вы? — спросил Хоффман.
— Я очень уважал его ум, — ответил Гриффин, старательно подбирая слова. — Я ценил некоторые черты его характера. Он жил совершенно одиноко, потому что у него было обостренное чувство на всякого рода ложь и лицемерие.