Он ненавидел ждать. Так было всегда.
Ранняя темнота окутала город своими пурпурными бархатными складками. Новый снегопад приглушил оранжевый свет уличных фонарей. Вид, обрамленный оконным стеклом, напоминал размытый пейзаж, нарисованный близоруким художником. Никаких четко очерченных линий, только чернильные тени, бесконечно переходящие одна в другую.
В желтом свете прикроватной лампы комната была полна теней. Тишины. Бездействия.
Тристан подозревал, что бесконечные часы бездействия превратятся в пытку. Как ему скоротать время? Лелеять свои страдания?
Ему вдруг отчаянно захотелось, чтобы теплое тело прижалось к нему, но у него не было ни малейшего желания выходить и искать ближайший бар, чтобы кого-нибудь подцепить — после нескольких рюмок уже не имело значения, кого. Может быть, это и к лучшему, что у него не было настроения для вечеринок. Бездумный секс отвлек бы его от мыслей, но с ребрами, которые все еще болят при малейшем повороте, он, вероятно, будет не в лучшем состоянии, что может быть довольно неловко. «А если бы не секс, кто бы остался со мной на ночь?» — подумал он с оттенком безнадежности.
Мальчиком он часто представлял себе ангела, наблюдающего за ним, когда он засыпает, но слишком рано понял, что если ангелы существуют, то он не привлечет их внимание. Так какой же смысл фантазировать?
Он подумал о том, чтобы вызвать другой тип обслуживания номеров — наверняка у них здесь есть эскорт? — потом передумал.
Так что он будет одинок.
Он всегда был отважным искателем приключений, но иногда чувствовал, что устал быть храбрым. Это было чертовски жалким, как сильно он хотел свернуться калачиком, совсем один в другом гостиничном номере, и представить, что кто-то лежит рядом с ним, кто-то шепчет глупые успокаивающие вещи и ерошит его волосы. Кто-то, кто не станет стыдить его за слабость, хотя бы на этот раз, кто-то, кто поймет.
Тристан позволил своему воображению на мгновение унестись прочь и помечтать о нежных руках, втирающих мазь в его синяки. Никаких упреков, никаких требований, чтобы он «терпел, как мужчина», если он пожалуется.
Ему грезился тихий голос.
«Ш-ш-ш, все в порядке. Я с тобой. А теперь отдыхай».
Он хотел рассказать кому-нибудь о том, что заставляло его душу постоянно, день за днем кровоточить и покрываться волдырями. Ему хотелось, чтобы кто-нибудь выслушал его, избавил от чувства вины и отвращения к самому себе.
Но никого не было. И вряд ли когда-нибудь будет.
Раздался вздох, похожий на приглушенное рыдание. Тристан прижал руку ко рту, изо всех сил прикусил ее, чтобы остановить этот плач — это было отвратительно и так чертовски по-детски. Бесполезно воображать.