Просыпаемся мы (Тарасов, Тарасава) - страница 10
– Вовка куда говорил письма писать? – сел рядом отец. – Давай, пиши. Вот и компьютер твой сгодится.
Первый раз они все вместе вот так сидели. Объединённые одной болью и одной целью. Впервые Санька почувствовал, что они семья. И что семья – это больше, чем здесь и сейчас. Гораздо больше.
Семья – это и есть то, чем можно гордиться. Это нельзя купить как джипы и другие вещи. Потому что семья – это люди, память, род. И у него, у Саньки, это есть. И это главное.
В эту ночь ему приснился Ваня. Он был ранен, Санька это понял. Скорее почувствовал, чем услышал, как Ванины запёкшиеся губы прошептали: «Спасибо!». Он с трудом пожал Саньке руку. И больше уже не снился никогда.
…А потом всё как-то затянулось, зарубцевалось. Санька почти забыл. Он спешил в школу, он теперь, считай, жил там. А что школа? Это же не минное поле. Хочешь – учись. Санька хотел. Иногда он задумывался: «А кем бы стал Ваня, на кого бы он учился?». И от этих мыслей Саньке хотелось учиться за пятерых.
Оказалось, что и физичка, и математичка, и англичанка ничего против него лично, против Саньки Иванова, не имеют. Они по-своему стараются как лучше, это их работа. Санька их даже жалел немного, ведь не все ученики такие, как Вовка. С Вовкой они часто разговаривали и вместе что-то изобретали.
Однажды Вовку обозвали при всём классе и Санька спустил Боброва с лестницы. Подумаешь, каратист. Санька как-то сам не заметил, когда перестал бояться.
Иногда по дороге из школы он заходил в церковь зажечь свечи, чтобы Ване и остальным прадедам, которых Санька не помнил, было светлее.
И вдруг пришёл ответ. Из архива. Отец взял отпуск. И сказал, что Саньке придётся пропустить школу. И они поехали. К прадеду. В Севастополь.
С поезда они сели в автобус. И всё боялись проехать, но водитель успокоил, что Казачья бухта в самом конце. На их остановке он повернулся к ним и объявил: «Тридцать пятая!» – и все в автобусе затихли и с пониманием глядели на них.
Санька с отцом перешли дорогу и увидели Пантеон. Экскурсоводы повели их по руинам. Они спустились по винтовой лестнице на 27 метров – туда, где были тогда бойцы. Внизу было тускло и сыро. Санька узнал это место. Он видел его не раз.
Восковые слезинки свечей у Стены Памяти падали в песок красными пятнами. Как кровь на раненой крымской земле. А когда они вышли из музея, Санька смотрел на парней и девушек в купальниках, которые танцевали на крышах машин***, здесь, на этой огромной могиле, и не осуждал их. Он понимал, что они просто ещё не знают, где лежат их прадеды. Просто в них это ещё не проросло.