Просыпаемся мы (Тарасов, Тарасава) - страница 9

Санька пошёл собирать вещи. Мама засуетилась, побежала советоваться с врачом, вызвала отца. Саньке было непонятно, зачем всё это. Обычно они не носятся с ним так. Напугались, когда он оглох. Санька тогда громко кричал во сне, а когда она его разбудила, он ничего не слышал. «Ещё бы! – ужаснулся Санька. – Оглохнешь после таких взрывов».

Родители и дома продолжали суетиться вокруг него, как будто он приехал издалека и ненадолго. «Конечно, я ж у них один! – осознал Санька. – У них кроме меня никого». Он впервые понял, что никого – это совсем никого, совсем. Пусто. «А у Вани были братья и сёстры?» – подумал он.

Вечером зашла навестить бабушка. После долгих расспросов о здоровье она вытащила из сумочки свёрток. Санька ощутил, как внутри всё напряглось. Он сразу догадался, что в этом свёртке. Бабушка достала старые фотографии с ажурными краями. Даже не чёрно-белые, а какие-то коричнево-жёлтые, привет из прошлого века.

Восемьдесят лет лежали и даже больше, а вот всё можно рассмотреть – и как одевались, и какие причёски носили, и как в глаза фотокамере глядели. Санька перебирал фотографии и отложил одну. «Это он. Ваня». Бабушка ахнула: «Откуда ты знаешь?». Отец молча разглядывал снимок.

– Я его вижу. Во сне, – признался Санька.

Мама заплакала. Отец так же молча, как на фотографию, смотрел на сына. Бабушка выловила из сумки валокордин и капала его себе в чай. Санька понял, что они напуганы, потому что не знают. Не знают, что было. И он рассказал.

Как защищался окружённый Севастополь. Как командование покинуло осаждённый город. Как в нём осталось восемьдесят тысяч бойцов и среди них Ваня.

Как они сражались. Как выживали без воды, еды, боеприпасов и лекарств. Как не могли их забрать наши корабли. Как море в Казачьей бухте было красным, а скалы – чёрными от крови.

Как до последнего патрона отстреливалась 35-я береговая батарея. Как бойцы ходили в атаку без оружия и дрались голыми руками. Как обессилевших, терявших сознание, их захватывали в плен.

Как колонну пленных вели по Крыму, и когда голова этой страшной змеи уже вошла в Бахчисарай, хвост ещё был в Севастополе.

Как из немецких концлагерей после Великой Победы этих заключённых перевели в советские лагеря. Как их судили за измену Родине – их, брошенных в окружении и защищавших Родину до самого конца. Как их не брали на учёбу и работу из-за трёх слов «госпроверку не прошёл». Как они отказывались от своих семей, чтобы не ломать жизнь близким. Как их величайший подвиг стал позорнейшим клеймом.

Санька говорил и говорил, захлёбываясь словами. И когда он всё это рассказал, ему стало легче. «И я не знаю, как с этим жить, – закончил он жалобно. – Я не знаю, что делать».