Мы могли бы проделать и более длинный отрезок пути, вот только бессонная ночь грозила нам с Бастианом нежелательными последствиями: глаза упорно закрывались, — и только предложенная Эрикой помощь, спасла нас от возможной автокатастрофы в горах.
Когда с заспанными глазами я выбираюсь наконец из автомобиля, прохладный горный воздух буквально сбивает меня с ног… Я как будто попадаю в параллельную вселенную, в которой вчерашнего дня просто-напросто не существует — бросаю взгляд на своих спутников и тут же замечаю багровый синяк на Алексовой скуле: нет, это не параллельная вселенная… Увы.
У Алекса изможденный вид, но он все равно пытается улыбнуться:
— Надеюсь, здесь нет оранжереи с тропическими бабочками, которую мы должны непременно посетить?
Я несколько секунд молчу, погруженная в яростное самобичевание, а потом отвечаю:
— Лучше бы была — я… люблю… тропических бабочек.
Потом отвожу глаза, слишком напуганная собственными словами, и взгляд Алекса на моей коже ощущается подобно щекотке… Растираю предплечья и кутаюсь в толстовку Бастиана.
— Знаете, что лучше всего помогает бороться с усталостью? — произносит фрау Риттерсбах, растирая затекшую поясницу, и мы заранее готовимся к лекции о физических упражнениях, йоге, прогулке в горы и тому подобных нравоучительных прелестях, а она отвечает: — Ванильный пудинг. Несколько ложечек ванильного пудинга — и усталости как ни бывало! Проверено не однократно.
Ее подруги в подтверждении этой истины молча кивают, а Мария Ваккерт еще и присовокупляет:
— От разбитого сердца тоже нет средства лучше, — робкий взгляд в сторону Алекса дает безошибочно догадаться, к кому эти слова обращены.
И парень с разбитым сердцем как бы между прочим замечает:
— Никогда не любил ванильный пудинг. Отвратительная штука, как на мой вкус…
Фрау Риттерсбах всплескивает руками, и выражение лица у нее такое, словно Алекс своими словами оскорбил ее в лучших чувствах.
— Какая мать, — восклицает она, — способна лишить своего ребенка радостей ванильного пудинга?!
Алекс замирает — я вместе с ним — а потом с расстановкой отвечает:
— Быть может, та, что уже умерла?
Турбобабули ахают одновременно, разочарование на их лицах заменяется сочувствием, и чтобы пресечь возможный поток соболезнований, парень обращается к Эрике:
— Дашь подержать котенка?
Та молча протягивает ему пушистый комочек: своеобразное «мне жаль», выраженное в такой вот незамысловатой форме.
А уже на входе в отель я улавливаю жалостливые причитания Хайди Риттерстбах: бедный мальчик, говорит она трагическим голосом, ненавидеть ванильный пудинг — это все равно что лишить себя солнца над головой. Неудивительно, что он так несчастен, бедняжка…