Стоны становились только громче, а после вдруг перешли в захлебывающийся мокрый кашель, от которого сердце ушло в пятки.
Роберт обернулся.
У Одри носом шла кровь. Она пыталась оттолкнуть Франсуа, но тот запутался в ее одежде и своих спущенных штанах.
– На дорогу смотри, придурок! – крикнул он Роберту.
Роберт в последний момент увернулся от столкновения с ограждением. Черт, это же серпантины, а не прямая дорогая. Дальше только хуже будет.
Одри кашляла, плевалась, стонала, но уже совсем иначе. Смотреть на возню на заднем сидении было некогда. Даже в зеркале заднего вида. В следующий поворот Роберт вошел почти идеально.
– Чувак, не гони так! Сбрось скорость!
Слушать Франсуа Роберт не стал. Он чувствовал себя за рулем уверенно, как никогда раньше. Настолько, что даже убрал одну руку с руля.
– Как Одри? – бросил он.
– Жить будет, – проворчал Франсуа и стал перебираться на пассажирское сидение.
И тут машину занесло.
Одри заорала.
А Роберт вместо того, чтобы смотреть на дорогу, почему-то посмотрел на Франсуа, который успел перелезть на переднее сидение. Его батник был весь в крови девушки.
– На дорогу смотри! – заорал бледный Эйзенхауэр.
И только тогда Роберт посмотрел.
Что-то темное, огромное и изогнутое возвышалось посреди дороги. Фары выхватывали из темноты то ветви, то шерсть. То зеленые точки глаз.
Откуда у деревьев глаза? Неужели они встретили энта?
– Тормози-и-и-и!!..
На тормоз Роберт нажал слишком резко для той скорости, на которой они мчались навстречу к ожившей легенде.
Машина завертелась юлой, Роберта отбросило на дверцу. Руль жил своей жизнью. Кажется, к нему, чтобы перехватить крутящийся руль, потянулся Франсуа.
Истошно вопила Одри. Ей вторил визг тормозов. Мир перед лобовым стеклом превратился в калейдоскоп.
В приоткрытое окно ворвался ветер, снес листы бумаги с приборной панели, и снова сверкнула победным светом красная лампочка.
Тормозная жидкость была на исходе. Вот, что она означала.
Роберт закрыл глаза.
А когда в следующий раз открыл, то узнал, что с момента аварии прошло больше месяца. Ему рассказал об этом Франсуа, на глазах которого появилась повязка, а в руках трость.
– Лучше бы ты не выходил из комы, Маккамон, – сказал ему Эйзенхауэр и рассказал, что той ночью он убил мужчину и женщину, которые были во второй машине, с которой они столкнулись.
Роберт не стал рассказывать про то, что видел на дороге.
А мать сказала, что Бог оставил ему жизнь, только потому что до этого Он наградил его величайшим даром. А кроме творчества, ничего стоящего в жизни Роберта нет и не будет.