– Роберт, – повторил Эйзенхауэр, – так что с картинами?
– Мне нечего тебе показать.
– Вот как, – протянул Эйзенхауэр. – Мисс Стоун не оправдала моих надежд?
«Моих» он снова подчеркнул голосом, словно намекал, что уж надежды Роберта я оправдала, но кого они волнуют?
– Мисс Стоун должна расторгнуть контракт.
– Что ж, конечно, если мисс Стоун не справляется с обязанностями музы, мы должны расстаться. Печально, что так.
Ни черта ему не было печально, в голосе цвела только радость. Да что я ему сделала?
– Мы можем сделать это сейчас?
– Конечно, – притворно-легкий тон. – Пусть мисс Стоун напишет заявление, ты его прочтешь и проверишь, а я заберу с собой.
Я посмотрела на Маккамона. Он кивнул и взглядом указал на письменный стол.
– Я был бы вам благодарен, если бы в моем присутствии вы озвучивали все происходящее, – заметил Эйзенхауэр.
Ах ты ж, чувствительная пиявка.
– Просто спрашивала, нет ли у Роберта ручки, – ответила я, направившись к письменному столу.
– Почему вы зовете его по имени, мисс Стоун? Снова.
– Потому что я ей разрешил, – ответил Маккамон.
В ответ Эйзенхауэр кашлянул, мол, ну ладно, все равно эта девка сейчас отсюда вылетит, а так, чем бы дитя не тешилось, лишь бы картины были гениальными.
– Что ж. Полагаю, ты можешь вернуться в мастерскую, Роберт. Не буду тебя задерживать. Как только мисс Стоун закончит, я попрошу водителя отвезти ее домой.
Моя рука зависла над бумагой, и я снова посмотрела на Роберта. Может, мне реально лучше свалить, а потом вернуться? Почему-то казалось, что так правильнее, хотя в голове не укладывалось, почему мы должны скрываться от агента.
– Не нужно. Мисс Стоун останется здесь.
– Вот как? Если она расторгнет контракт, то в качестве кого?
– Моей девушки.
У меня ручка выпала из пальцев. Пока я искала ее на полу, Эйзенхауэр сказал желчно:
– А я думал, ты поумнел после Шарлотты, Роберт.
Имя мисс деБорн было отравленной ядом стрелой, предназначенной исключительно мне. Чертов агент, я не поведусь на это.
– Шарлотта была моей самой большой ошибкой, Эйзенхауэр, – ответил Роберт.
– Нет. Твоей самой большой ошибкой была не какая-то женщина, и ты это знаешь. Или напомнить тебе? Прямо здесь? Ведь мисс Стоун, кажется, ничего неизвестно об этом?
Роберт стрельнул в меня взглядом, мол, ради Бога, Денни, только молчи, и сказал вслух:
– Я сам расскажу Денни об этом. Когда придет время.
– Ради Бога, Роберт! На что ты надеешься с таким прошлым?
Сейчас любопытство и врожденная болтливость проходили самый серьезный тест на прочность за всю мою жизнь. Никак нельзя задавать вопросы, потому что Эйзенхауэр специально провоцирует. И меня, и Роберта.