На закупки вин на Владимирские склады мы ездили исключительно на порше. Савва объяснял, что тогда дают самое лучшее. Мы брали в салон весь ассортимент по ящику, на остальное оформляли доставку. Тут разговаривал только Савва, он угрожал расправой в случае некондиции содержимого, он кричал, орал – поставщики клялись, что всё родное и лучшее, что никаких подпольных производств – их база лучшая и с прямыми поставками с винзаводов, тыкали паками сертификации и документами. Я удивлялся, я не мог понять – играет Савва или на самом деле такой злой – вина-то все были с акцизом, известные марки. Но Савва уверял, что до сих пор попадаются подделки. Правда потом оказывалось, что лично ему не попадались, и вообще самые лучшие вина домашние, и лично они с отцом берут для себя не марочное, а фермерские, без акцизов.
− Если бы не угроза суда и клиентам бы наливали своё, фермерское. Но запрещено, увы: монополия государства, читай − мафия…
Вино и мясо – самые проблемные и самые важные наши поездки, как и время забоя закончились с первым снегом. Я даже расстроился – так мне хорошо дышалось в поездках, я забывал, как Савва, обо всём и решил обязательно купить себе автомобиль. Не кроссовер конечно, что-нибудь простенькое, но… пока не решил – размышлял.
Мы стали с Саввой настоящими друзьями, мы понимали друг друга с полуслова, в дорогах Савва слушал мои рассказы о летописях и памятниках, да много о чём. Савва хваткий, быстрый – в школе таким он не был. После работы, когда и он и я работали до шести, мы часто сидели в ресторане (если был будний день) и общались. Приходил Дан. Он тоже любил посидеть с нами, покурить, помолчать и послушать. А ночью мы вместе носились по шоссе. Я в машине Саввы, Дан за нами, а иногда и втроём в порше Саввы. Изредка в поездках за товаром я водил Саввин крузак, но Савва заставлял водить и порш – буквально заставлял. Савва любил рассуждать, какая мне нужна машина. А я уставал сидеть за рулём и всё чаще думал, что мне и скейтборда достаточно. Всю зарплату я сразу менял на евро и переводил на мамин валютный счёт. Мама серьёзно занималась будущим переездом, всё планировала, вела какие-то дневники, что-то подсчитывала. Мне всё больше хотелось уехать вслед за мамой, со временем, не сразу, как только получится. Мне всё меньше и меньше нравилось жить в Мирошеве, я чувствовал: меня затягивает однообразная жизнь, какая-то слегка отупляющая, я стал чувствовать себя фермером в атмосфере отупляющих вечных праздников.
После нового года, где-то в середине января, когда волна туристов спала и наступили лютые морозы, я почувствовал что втянулся, что всё знаю, что всё практически делаю автоматически и что эта работа легче прежней. К весне Жорыч стал менять меня. То есть, в выходные я теперь работал чаще – значит, я стал предпочтительнее в выходные, чем мой сменщик. Весной на День Победы я должен был встречать отцов города. Положа руку на сердце, я ненавидел чиновников, да их и отстреливали в нашем городе, во всяком случае двух мэров шлёпнули. Но работа есть работа. Я был обслугой, неизменно оставался учтив и почтителен, а ещё элегантен.