Я спросил у всех, не нужно ли чего, мамочки немного расслабленные от сбитня сказали, что если что, позовут, отцы семейств объявили, что я свободен. Я извинился и вышел на поляну, за террасу, к Тоне.
− Привет, – улыбнулся я.
− Привет, – она радовалась и не скрывала этого.
− Решила навестить?
Она начала что-то сбивчиво говорить о художнике в их посёлке, который тут рисовал − он изобразил на террасе меня, Дана и «ещё парня-блондина, похожего на тебя», а вокруг фруктовые цветы − розовые и сиреневые, добавила она. Заметила, что сирени не видит:
− Сирени что-то не видать.
− Сливы видишь? −я указал в сторону стоянки, по периметру которой желтели сливами деревья. – Они цветут сиреневым. Замучились их подбирать, кислятиной несёт.
− Так давай я подберу, дай мне миску или пакет.
− Нет, нет, Тоня. Мы сами. Тут есть уборщики. Чужим не надо. Ты извини, Тоня, я на работе…
− Я понимаю. – Она смотрела на меня влюблённым преданным взглядом. Будто и не было года разлуки и обид.
− И при чём тут художник? Ты же знала, что я здесь работаю.
− Я тебе писала − ты не отвечал.
− Я устаю, Тоня. Заболел тамада, я всё лето как белка в колесе.
− Знакомые видели тебя за рулём чёрного порша.
− Какие знакомые? У меня нет машины.
− Ты был не один, в салоне были люди. А другие знакомые видели тебя за рулём внедорожника, это ещё осенью.
− Тоня! У меня нет внедорожника.
− Но ты тоже был не один в салоне. И с прицепом.
− В салоне с прицепом?
− Бабушка всем разболтала про тебя, что ты меня бросил. Весь наш посёлок тебя выслеживает и мне докладывает.
− Тоня! Ну что ты! – я старался её успокоить, я умолял её, такой неудобный момент. − Я тебя не бросал. У меня мама переехала в Италию, я теперь бабулю, поддерживаю. И работа же.
− А ты остаёшься?
− Где?
− Или тоже в Италию уедешь?
− Да, остаюсь. Пока остаюсь.
− Значит, ты будешь монахом в Италии. Вот в чём дело.
− Почему монахом? − Такое ей не стоило сейчас говорить, вот именно сейчас.
− Ты забыл, кем я тебя видела? А я-то думаю: что-то не то. Ты просто был, католическим монахом, то есть будешь…
Я разозлился:
− Тоня! Зачем ты настаиваешь? – Я не стал добавлять насчёт Староверова, насчёт того, что он её подучил.
Она проигнорила вопрос и упрямо заявила.
− Подожду, пока праздник закончится.
− Сейчас мои друзья подойдут, − я подумал, вдруг она не захочет видеть Дана, она ж его не любила.
− Те с картины?
− Да. Те с картины, − и я вернулся к гостям, подальше от неё.
− Антоний! – крикнула она. Это был даже не крик, а хрип, она готовилась разрыдаться. Такое бывает у детей, когда они сильно ударятся: вскрикивают, потом замирают, а после уже завывают от боли – наблюдал на детских праздниках не раз.