Окулист поздравил меня и маму, обрадовал, что всё идёт на удивление хорошо, что мой случай – повод для серьёзной диссертации. У меня защемило сердце при этом слове. Я бы тоже мог писать диссертацию, если бы меня приняли в аспирантуру, если бы переехал с Тоней в Петербург как она предлагала. Окулист выписал мне первые в жизни очки с линзами-хамелеонами:
− Раз в месяц записывайтесь, будем смотреть динамику и менять очки.
Потянулись унылые будни, я сидел у окна и скучал. Не проходило дня, чтобы я не вспоминал тот ужин, тот вечер, когда всё ещё было хорошо и даже прекрасно. Не проходило ни одной ночи, чтобы я не вспоминал Тоню. На суде я разозлился и стал лучше видеть. У Тони все видения были тоже связаны со злостью. Ну почему я не верил её предупреждениям, считая их враньём? Почему я так покалечил свою жизнь? Да что теперь причитать. Савву не оживить. А Дана мне хотелось укокошить. Я мучился ещё и от подозрений. Баскервиль, ягуар, звонок Жорыча, странное поведение друзей, бывших друзей…
Однажды запикал телефон. Он нечасто пикал – так, разный спам, сообщения от банка в основном. На следующий день мама рано утром уехала в посольство выпрашивать мне визу, что было нереально – я ж судимый, с не снятой судимостью, с не выплаченным ущербом. Но мама всё равно поехала.
А мне позвонили и огорошили, что ко мне едет бандероль, доставка до квартиры. Ёкнуло сердце − из суда, или от адвокатов потерпевшей стороны. Сколько заказных мама получила за три несчастных месяца! Но впервые экспресс-почтой, всегда мама ходила на почту сама – приносили повестку. Это оказалось вообще не почта, а совсем другая доставка. Курьер даже не обратил внимание, где я поставил подпись – я вообще не видел графу бланка. Доставка была видно дорогая, курьер очень вежливый. Я вскрыл бандероль. Это было рукописное письмо! Я начинал потихоньку читать, мама покупала мне книги для детей с крупным шрифтом. Письмо от Инны, на фирменной бумаге компании. Почерк у Инны был круглый, без наклона, я не любил такие почерки в школе, теперь же я поменял к нему отношение: буквы чёткие, уверенные, с нажимом, нет лишних элементов, всё пузатенькое. Я читал через увеличительную пластину, а потом бросил так читать, и стал читать просто в очках, забыв о боли в глазах. Буквы скакали в глазах и танцевали, но я забыл обо всём на свете, я читал:
«Дорогой Антоний! Как ты живёшь? Я знаю, что с тобой произошло…
Странно. Об аварии в городе никто не знал – так уверял Староверов. Я уверен: слухи ходили. Но я знал точно: на похоронах Саввы были только самые близкие люди и несколько человек из ресторана. Школа, наш класс, не знали о смерти Саввы. Инна знает… откуда?