Оцифрованная душа (Стожкова) - страница 4

Над переулком,

Осенью прожженным.

А в воздухе – такая напряженность,

Что ей сродни – призывны клик трубы.

Снимается кино

Снег пошел без команды: «Мотор!»,

Без хлопушек и чьей-нибудь воли.

Десять дублей. Он вышел из роли

И покорно улегся на двор.

В снегопад у окна постоять,

Два цветка бутафорских сжимая…

Осветители переживали:

Надо осень по фильму снимать.

Стихи и проза

Ты явишься прямо с мороза

С портфелем в озябшей руке,

Как самая дивная проза

На самой нескучной строке.

Я прыгну, как кошка, с дивана,

Смеясь от таких пустяков,

Что вновь – продолженье романа,

И больше не будет стихов!

Обезьянка

Какую яркую приманку

Судьба подкинула опять,

Чтоб подразнить, как обезьянку,

И за решетку приз убрать.

А мне – стоять с рукой пустою,

Того не в силах укусить,

Кто с идиотской простотою

Игрушку дергает за нить.

Жизнь

Твердила мама: «Жизнь жестока!».

Я тайно думала: «Вранье!»

И убегала, как с урока,

От смысла здравого ее.


Какие глупости! Жестоким

Никто не может быть со мной!

Я молода, я нравлюсь стольким,

Я замуж выйду той весной…


Лет десять бешено промчалось –

Зима, весна, и вновь зима…

Но если что-то и осталось

Смешным – то это я сама.

На кухне

Сковородки, кастрюли, тряпки –

Как ведьмовские причиндалы.

Космы сизые нашей бабки –

Словно дым над косынкой алой.

Приговаривает, ворожит,

Проклиная нашу беспечность,

И скучает, что день не прожит –

Будет вечер, длинный, как вечность.

Ведь пока эти руки в тесте

И глаза от дыма слезятся,

Будет время стоять на месте,

Будем мы детьми оставаться.

Вечер в Крылатском

Бабочка

Я с веером печально танцевала,

Как бабочка с оторванным крылом.

Мои друзья привычно и устало,

Острили, оставаясь за столом,

Передавали вежливо солонки

И пели, в такт стаканами звеня…

Мое крыло из крашеной соломки

Мотало вдоль по комнате меня.

Я билась о зашторенные окна,

Над вазами срывая лепестки,

И танец, исковерканный, как окрик,

Свой странный ритм выстукивал в виски.

Ты до конца его длинноты выждал

И лишь тогда себе позволил встать,

Когда решил, что я сумею выжить,

Хоть неизвестно, буду ли летать.

Прощание

Я исчезаю без следа:

Июль и голубое платье.

Тебе останется проклятье

Запомнить это навсегда.

И видеть сотни раз во сне,

Как я бегу среди прохожих,

Как, обнимая непохожих.

Ты хочешь вырваться ко мне.

Больница

Каменный дом. Городская больница.

Голубоватые женские лица.

Солнце слепит сквозь двойное стекло,

Значит, мы живы: на свете светло.

Слышно уже, как за медные кольца

Дергает март за окном колокольца,

Видно, как этот негромкий трезвон

Голову кружит семейству ворон.

За медсестрой, очень юной и строгой,

Запах микстуры вплывает с порога,

Но посильнее, чем йод и эфир,