– Ну, это какая-то фантастика.
– Кстати, начало этой программы уже объявили. И это сделали совсем не фантасты.
– Миллиарды людей вряд ли допустят, чтобы их утилизировали.
– А кто же будет их спрашивать? Запустят избирательный вирус. Наймут новых Геббельсов. Немного медиа-обработки и добропорядочные европейцы опять будут записываться в армию, чтобы поохотиться на выживших за Уралом полулюдей-полуобезьян. Проходили уже. И не раз. Поэтому дело уже не в пряниках и сухарях, а в том, есть ли вообще будущее у твоих детей.
Павел, усмехнувшись, похлопал нового приятеля по плечу и добавил:
– Могут и на горку твою прийти. Измерят череп и скажут: «Пожалуйте, Андрей Батькович, в нашу уютную газовую камеру на зачистку».
Андрей нервно рассмеялся.
– Грустная перспектива, – он продолжал отбивать пальцами ритм, думая о чем-то еще. – Но я во все это не верю. Вот совсем не верю! – он сильно стукнул по столу, видимо закончив какую-то композицию, звучавшую у него в голове. – Заманчиво, конечно, ударить по Лондону и Берлину, – он мечтательно улыбнулся, – но это же опять грабли. Посмотри наверх. Там все те же шлюхи-шерочки и безмозглые карьеристы-лизуны. Не могут они против хозяина пойти, – Андрей брезгливо поморщился. – Через какое-то время откроется, что заманчивая идея навести порядок в распределении пряников, была частью той самой программы по сокращению населения, которую придумал тот самый важный старичок. А ты просто сам попался на их удочку. Дернули тебя за кое-что – ты и поверил.
– За тот маленький, который не стоит? – усмехнулся историк.
– Ага.
– Может и дернули. Но есть еще кое-что, – Павел встал из-за стола и стал ходить взад вперед по краю обрыва. – Миллионы людей прямо здесь, – он показал рукой на бескрайний простор, – погибли, создавая нашу страну, и я не хочу, чтобы она скатилась в полное дерьмо и ее история закончилась. Вот не при мне! – выкрикнул историк. – Просто из принципа, а не из-за каких-то разумных объяснений.
– А разве есть шанс что-то изменить? – спросил Андрей и внимательно посмотрел на него снизу вверх.
– Пока ты жив – шанс есть всегда. Нужно хотя бы попытаться… Что бы там на небесах потом не стыдно было, – произнес он торжественно, но подумав, что его слова слишком напыщенны и больше подходят для парадов и политиков, смутился и сел на скамейку.
Они помолчали. Было солнечно и безветренно. Гудели пчелы, летающие с цветка на цветок по заросшему ромашками, клевером и васильками склону горы.
– За громкими словами о свободе обычно прячется другой хозяин, еще более жадный и подлый, – Андрей говорил тихо, будто боялся нарушить покой лесных духов, живущих на этой горе. – Как можно начинать освободительную войну, не признав, что страна колония? Тут или крестик, или трусы, – на край стола села бабочка шоколадного цвета и, сложив крылья, застыла на солнце. – Если с самого начала не планируешь добраться до иглы, которая в яйце, которое в утке, а утка в ларце… то биться с Кощеем бессмысленно. И значит все красивые слова – чье-то очередное вранье. Да и в любом случае – победа будет или поражение – на небеса отправится столько невинных людей, что любая, даже самая благая цель, потеряет смысл. Боюсь, что многие этого не понимают.