Ник не отказался. Теперь между ним и Луизой осталась только Фаня.
Пластиковые емкости терлись друг о друга, раздавался страшный скрип, это действовало на нервы. Или нервы без того достигли предела. Близость Луизы волновала, а ее нагота жгла и высушивала, будто вокруг была не вода, а знойная пустыня. Отсутствие одежды на других девушках воспринималось просто фактом, этот факт не возбуждал, не будоражил, а только досаждал. Он отвлекал мысли на непредставимую прежде ситуацию и на себя в ней, выставленного как на витрине, причем в самом непрезентабельном виде. Чувствовалось, как полыхают щеки, худая фигура стеснялась сама себя, плечи горбились. Белая плоскость груди Ника с точками сосков, размерами больше напоминавших родинки, выглядела по-детски и заставляла коситься через плот на шикарные стальные наплывы Бизончика. Ниже пояса тело сковал холод, его последствия вкупе с комичностью остального вида могли вызывать только смех. Ходячее недоразумение во всей красе. Юрец нашел бы, как облечь мысль в самые обидные слова. Счастье, что рябь от движений мешала разглядеть скрытое в прозрачной толще, а Юрец был далеко.
Фаня даже не глянула на Ника, хотя цель его продвижения поняла сразу. По примеру Риты она подалась назад, но с другой стороны одновременно шарахнулась от плота Луиза – чтобы не оказаться без преграды между собой и тем, кого считала просто другом. То, что могло открыться, друзьям не предназначалось.
Фаня едва заметно развела руками и придвинулась обратно.
– Соседями будем. – Она вновь взялась за доску, при этом ее локоть специально задел Ника, вынужденного пристроиться на новом месте. – Как спалось? Какие сны снились?
Ночью они много ворочались и, надо признаться, в борьбе с холодом достаточно плотно обнимались… но это происходило по уважительным причинам – как бы во сне и ради здоровья. Ничего серьезнее они себе не позволили, хотя сигналы периодически поступали от обоих. Сейчас Ник с благодарностью глядел на Фаню – не дала упасть в собственных глазах. Предательство, оправданное тем, что предаваемый не в курсе, хуже прямого, потому что находит себе оправдания. А произошедшее ночью между Луизой и Толиком пилило сердце тупой ножовкой и тоже казалось предательством. Рассудок пытался достучаться до души, почему-то чувствовавшей себя оплеванной: «Это жизнь Луизы и ее выбор. При чем здесь ты?!»
Как и остальные, Ник подогнул ноги и присел по горлышко, теперь над водой ровным рядком буйков возвышались только головы.
– Чудесные сны, – сообщил он, не глядя в сторону Луизы. Никуда не глядя. Устранившись из этой реальности.