– Гунечка, ты уже такой здоровый стал, что тяжело тебя поднимать. Вон видишь – диванчик то круговой. Ты же кот умный, заберись на него с другого конца, пройдись и ко мне на колени попадешь без всяких проблем.
У нас действительно вокруг стола был такой полукруглый низенький диван, как раз на уровне стула. Это был пережиток того времени, когда продукты надо было доставать и запасать впрок. Вот в нем их и держали, такой дополнительный склад – и прямо под попой.
Но чтобы на него подняться, это же стол еще надо было обойти. А это было «западло». Во-первых, лень. А во-вторых, кошачьи принципы не позволяли. И Гуня продолжал требовательно мяукать и настаивать на своем. Обычно это заканчивалось следующим образом: чашка ставилась на стол, и Мариша вела Гуню на задних лапах вокруг стола к другому концу дивана, на который и ставила его передние лапы. Тогда он нехотя запрыгивал, а хозяйка возвращалась обратно и ждала, пока кот важно шел к ней по дивану, чтобы в итоге свернуться в клубок на коленях. Но заметьте, лица при этом оба участника ритуала не теряли.
У кого-то из современных поэтов, по-моему, у Олега Григорьева (если ошибаюсь – прошу меня извинить) я нашел стихотворение про его кота, по характеру очень похожего на нашего. Я его переделал его и получилась такая вещь – новогодний подарок для Мариши:
САГА О ГУННАРЕ. Декабрь 2009. Ильинское.
Меня интересует сильно, кем наш Гуннар себя осознает?
Но об заклад могу побиться, что это не обычный кот.
Скорее, он король вселенной, а мы лишь слуги у него:
Вот он лежит и источает уверенность и волшебство.
Хоть он и Гунечкой зовется, но не кошачье на нас,
А нечто высшее взирает из глубины зеленых глаз.
Он успокаивает как-то самим наличием своим.
Его Мариша кормит мясом и с ним готова жить с одним.
Они частенько трутся лбами, и ей не нужен верный пес,
А Гуньку на плече таскает, ласкает и целует в нос.
За это Гуня нереальный ей громко песенки поет
И представление играет, в котором он сибирский кот,
Живущий, правда, как он хочет, согласно своему уму,
И так Марише мозги крутит, что все прощается ему.
Лишь утром глаз она откроет – а на груди мурлычет кот.
И все – стремглав летит на кухню и Гуне мясо выдает.
А если предложить консервы, мол, мясо неоткуда взять,
Он мрачно смотрит и противно мяучит ей: такая мать.
И повернувшись к нам спиною, уходит в зеркало смотреть,
Чтобы событья за спиною одним глазочком лицезреть.
Когда ж хозяева умнеют, то снова ласков с ними кот,
Он, как и я, отходчив быстро и так же песни создает.
Его интересует вряд ли, кем мы себя осознаем.