Здесь темнеет рано. Вернее сказать, сумерек здесь вообще нет. Солнышко садится и сразу становится так темно, что хоть глаз выколи! Поэтому в 8 часов я начал уже беспокоиться, где наша крошка загуляла? Террасу обошел – нет. В каве – нет. Первый раз с нашей территории куда-то умотался, обормот!
И тут на мои крики в окружающую темноту снизу из-под террасы раздался какой-то жалобный стон. Начал я его уже целенаправленно, перевесившись через перила призывать, а в ответ все те же душераздирающие плачи-стоны. И тут, конечно, я дал маху. Воображение начало всякие ужасы сочинять. И вместо того, чтобы спуститься в спальню, спокойно открыть нижнюю дверь и опять его позвать, я сразу рванул в полной темноте вокруг дома. Правда, с фонариком.
И, обойдя здание по периметру, быстро нашел несчастного Дигуню, забившегося между корнями старой оливы, совсем недалеко от нижней двери. От радости тут же на руки бедолагу ухватил и уже почти развернулся, но этот здоровила начал вдруг дергаться. И я потерял равновесие и полетел спиной назад на черепичную крышу нижнего дома.
Высота была не очень большая, но, наверное, действительно с лошади лучше падать, чем с ослика, – в первом случае сгруппироваться хоть как-то успеваешь. А тут я успел только вытолкнуть Дигуньку наверх перед тем, как, шарахнувшись спиной и затылком, потерять сознание на какое-то время. Приходя в себя, потихоньку пошевелил руками, ногами, попробовал повернуться на бок – кажется, цел, ничего не сломано. Все болит, но вроде опять меня помиловали. Но не фонарик, который от удара погас совсем.
Выбрался ощупью на дорожку вокруг дома, потом, постанывая, побрел в темноте по стеночке на свой этаж, думая, как хорошо, что нижних соседей дома нет. Вот был бы им сюрприз. Прямо Карлсон, но только свалившийся на крышу без пропеллера!
До квартиры добрался, но дверь на террасу закрывать не стал. Лег на спину на ковер, отлеживаюсь, и буквально через пару минут является это убоище. Видно, по моим следам дорогу нашел. И сразу пристроился на животе и давай лизать мою руку. А язык у него как терка. Мало приятного, на самом деле. Но совсем не по этой причине он многое услышал в этот вечер от меня о своей «пиндоской» сущности! Стонущий трусишка – американский енот-урод! (Тут я не прав, наш кот, как потом выяснилось принадлежал к европейской породе мэйнкунов, у американцев нет такого мрачного выражения на физиономии).
А Жан-Пьер решил, что я, оставшись один, по известному всем в Европе русскому национальному обычаю напился водки и пошел бродить пьяный в темноте. Поэтому и свалился на нижнюю крышу. И хотя до этого склонности к пьянству я вроде бы не проявлял, но, наверное, присутствие женщин сдерживало. А тут вырвался из-под опеки – и вот результат!