Прямо в пути случился с человеком сердечный приступ, именно в тот день, то есть позавчера, когда он приехал принимать мокловодовскую четырехклассную школу с двумя квартирами для учителей: ее переводят в степное село, расположенное гораздо выше Мокловодов.
Дмитро ждет, пока учитель остановится и рука его неподвижно повиснет над бумагой. Тогда он, Дмитро, подскажет ему, что́ писать, подробно объяснит, что нужно, а чего не нужно знать сыну, который где-то далеко, за Уралом, близ Иртыша, летает на вертолете — перевозит рабочих, а также очень срочные грузы. «Вот уж третий год не может вырваться домой, в гости к отцу, — обходимся письмами, спасибо вам, что согласились написать, учитель», — говорит Дмитро соседу по койке и товарищу по несчастью.
Дмитро Загарий и учитель оказались в больнице не от хорошей жизни, хоть и по разным поводам. Учитель — нежданно-негаданно, а Дмитра давно надо было подлечить, «положить в стационар». Ближе, чем в Лебеховке (это за девять километров отсюда), больницы нет, вот паленовская фельдшерица и упросила кого надо положить ветерана войны в походную стационарную лечебницу, то есть в гэсовскую. Это уютный вагончик на надувных колесах, с тремя окнами. Здесь четыре деревянные кровати, две тумбочки с выдвижными ящиками. На каждой тумбочке — электрическая лампочка в патроне без абажура. Сбоку — звонок. Врач Неля с мужем поселилась немного подальше, в одноместной санитарной палатке с нашитыми на ней красными крестами по бокам и наверху — на самом берегу Сулы, недалеко от насквозь пропахшего водой и травами села, у которого три названия: Воинское, Воинцы и Воинская Гребля. Во времена Киевской Руси тут стоял город Воинь, самое южное военное городище, созданное в устье Сулы более девятисот лет назад великим киевским князем Владимиром Святославичем. Не раз город выдерживал стремительные набеги печенегов, турок и половцев, не раз враг терпел поражение под его стенами.
По ночам, когда Дмитро долго смотрит в вагонное оконце, то самое, через которое он днем ищет глазами врачиху Нелю, — по ночам ему ослепительно ярко мигают бесчисленные светлячки, похожие на рассыпанные стеклышки, а блуждающие огни указывают, где находятся разрытые — словно разверстые! — кладбища или захоронения никому не ведомых людей — быть может, еще древнерусские братские либо одинокие могилы. Не там ли, на противоположном берегу Сулы, где Мокловоды, лежит-почивает и отец Прокопа Лядовского, человек из легенды, который в тифозном двадцать первом году лечил больных не лекарствами, а словами утешения и порошками из толченой глины-мергеля, взятой на Городище, и помогал многим страдальцам как истинный чудотворец… Отец Дмитра выздоровел тогда благодаря Власу Лядовскому. И Дмитро, надеясь на лучшее, шепотом повторяет имя того, кто спасал людей и чья могила обозначена на земле дикой грушей.