— А что сердце у вас болит, учитель, так это болезнь злая. У хорошего человека оно болит либо от переутомления, либо от неправды — так говорил мне один солдат на фронте. А учителя по большей части чудаки. Близко к сердцу принимают всякую ложь и надувательство, они чуткие, как моя Мария.
Потом он попросил позволения у учителя рассказать ему все как на исповеди. Конечно, стройного рассказа ждать было нечего: начнет — не кончит, выпало из памяти, начинает другое…
— Мария привыкла, она понимает все мои недомолвки… Я тебя, говорит, не брошу, хотя характер у тебя не сахар. У тебя, Дмитрик, — это она уж с лаской, — даже глаза стали другие: большие, как у вола, когда он устал до смерти. Мы с тобой живы не здоровьем, а любовью. И совестью. И правдой.
Этого вы не пишите Тодосику, разве что иначе как-нибудь…
Мы с Марией живем на самом краю хутора. Паленовка наша только называется хутором, у нас там хат сто с лишком. Значит, на краю мы живем, вот и сеем лет десять около болота коноплю, целую полоску. И есть у нас свой ткацкий станок, своя сновальница для пряжи. Так что будем в своем полотне ходить, потому что новая эта одежа из какого-то придуманного волокна жжет Марии тело, а оно у нее, вы уж извините меня, белое да нежное, как у барыни…
До войны я, правда недолго, был трактористом, а теперь не могу определить по звуку, как работает мотор. Но мы все равно держим страх сколько кур и гусей, я думаю — больше сотни, ну да это Тодосик знает. В лавку сдали, наверное, сотни четыре яичек… И два пса у нас во дворе: не от людей завели, от людей ничего не устережешь. Лыска, он позорче будет, оставляем у болота, чтобы лисиц отпугивал, а Чубка привязываем на всякий случай с той стороны, где степь начинается, — Мария водила его на выводку, так после укола у него нюх пропал, а слышит издалека, это точно, потому что лает.
Хвастать не буду, но я — бубнарь. На свадьбах или там на проводах всё любо-дорого, а духовую музыку не выношу, либо чьи-нибудь похороны вспоминаю, либо как на войну провожают — ей-ей, прямо пот прошибает.
Мария моя работает не покладая рук: корова — ни с кем не делим, куры, гуси, да еще молодой бычок тринадцать месяцев. Цепь такую сковали — в руку толщиной, как она его привязывает? Мой бычок соседову корову покрывает, а сосед нам своего быка дает. А потом сдаем этих бычков в заготскот, потому что телята подрастают.
Вам плохо, учитель? Я врачиху Нелю позову. Не нужно?.. Как пришел я из госпиталя домой — привяжи козу получше, просит покойная мать. Взялся я за колышек, к которому коза была привязана, а она… вырвалась. Бывало, целый центнер соли через колено за спину закидывал, а какую-то шелудивую послевоенную козу не удержал. Сел под бугром и заплакал…